Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив
Анна ОРЛИЦКАЯ

Микроистория великих событий
x

Петербургского поэта Сергея Стратановского хочется назвать мифотворцем, но это не совсем так: его работа скорее напоминает труд фольклориста или этнографа, занятого поиском и тщательным документированием мифов, которые уже давно существуют, но сегодня редко попадают в поле нашего зрения.
Три последние на данный момент книги Стратановского построены не по хронологическому, а по тематическому принципу. Это “Оживление бубна” (Москва, 2009), “Смоковница” (Санкт-Петербург, 2010) и “Граффити” (Санкт-Петербург, 2011). При всем различии “иллюстративного материала”, все три сборника объединяют несколько магистральных сюжетов, характерных для творчества Стратановского в целом.

Это, во-первых, мифология и различные ее интерпретации, переосмысления и обыгрывания, причем это не мифы в строгом смысле слова – помимо языческих мифов и библейских преданий, в сферу интересов автора попадают и значимые события недавнего прошлого. Подобно мифам, они словно переносятся в некоторое вневременное и внепространственное измерение и благодаря этому свободно встраиваются в современность, вступая с ней в переклички и параллели.

Вторая тема, о которой нельзя не упомянуть в связи с творчеством Стратановского, – это страдание, понимаемое как нечто неизбежное и неотвратимое. В мифологическом мире поэзии Стратановского страдают все, кто наделен душой, а это не только люди, но вся природа, в том числе растения, животные и предметы, поэтому страдание здесь повсеместно. Жить – значит страдать самому и приносить страдание другим, иного пути нет, и единственный способ как-то облегчить свою и чужую боль – пытаться искупить ее.

Наиболее очевидна мифологическая основа в книге “Оживление бубна”, все тексты которой написаны по мотивам мифов народов России. В отличие от двух других сборников, это не собрание “стихов разных лет”, объединенных одной темой, а целостное произведение, состоящее из взаимосвязанных частей-стихотворений. Эти стихи – не лирика в традиционном понимании этого слова, скорее они напоминают древние эпические поэмы (не случайно книгу предваряет эпиграф из “Калевалы”), пусть по размеру каждое из них не превышает одной-двух страниц. В этих стихах не автор говорит читателю о своих чувствах, но мифологические герои заставляют читателя сменить точку зрения и самому ощутить себя на их месте.

Композиционно книга выстроена как путешествие “с запада на восток, от карел до нивхов”. Следуя за автором, читатель погружается в величественный и пугающий мир дохристианских божеств, в котором сосуществуют мифологические персонажи разных народов и разных эпох. Это соединение разных миров в целостный мир, единый “континент-океан”, на западе которого живут карелы, марийцы, чуваши, на востоке – чукчи и нивхи. Здесь нет славянских божеств: хотя действие книги происходит вне конкретного исторического времени, русские здесь представлены как народ, уже принявший христианство, как “неверные” с точки зрения язычников, несущие “чужеземную веру” и теснящие древних божеств.

Именно этим непривычным, будто бы “вывернутым наизнанку” взглядом в первую очередь и интересна книга Стратановского. По воле автора читатель вынужден сойти с привычной ему позиции современного человека и встать на точку зрения древних народов, а нередко и самих языческих божеств, для которых русские (и в их лице все христианское, европейское, современное) несут страдание и боль. Так, в стихотворении “Кымылькут и Еленны” русский уводит у главного героя возлюбленную, в тексте по мотивам марийского мифа о человекодеревьях священник велит изрубить рябину, влюбленную в юношу. Правда, в стихотворении “Оживление бубна”, давшем название всей книге, тема столкновения двух культур предстает в несколько другом ракурсе: именно оно способствует осуществлению волшебства. Но в качестве “русского” здесь предстает не религиозная, а бытовая деталь:

Русской водки плесни
           на свой бубен, шаман сибирский.
Оживет кожа бубна,
           обод его оживет.
Запоет его обод,
           вспоминая, как деревом жертвенным
Рос в тайге, ожидая,
           когда по веленью богов
Его люди срубят.

Русской водки плесни,
           напои кожу бубна, шаман.
Запоет захмелевшая,
           вспоминая, как гневной оленихой
В дуло смерти глядела,
           не зная, что будет жива
В звуках бубна безудержных,
           в песне своей послесмертной.

Бубен – не единственный случай магического “скрещивания” живого и неживого. Мифологический мир книги населен и другими сверхъестественными существами, имеющими двойную природу: это, например, уже упомянутые человекодеревья – полулюди-полурастения, обладающие “говорящей листвой”, “живой, тайнозрящей корой”, “сердцем бьющимся” и способные на вполне человеческие чувства. Способностью любить и страдать наделена вся природа, которая уже не может быть разделена на “живую” и “неживую”. Именно поэтому мир “Оживления бубна” особенно жесток: здесь все – и люди, и растения, и предметы, и божества – одновременно испытывают и причиняют боль. В “Оживлении бубна” столь важной для Стратановского теме страдания посвящено, например, стихотворение “Говорят охотники на тюленей”, написанное по мотивам нивхского обряда. Здесь показано, что боль – неотъемлемая часть жизни, практически непременное ее условие:

Зло, причиненное морю
и Старухе моря,
Той богине дряхлеющей...
Гибель ее тюленей
Мучает нас, убивающих...

Мы вернем ей их головы,
мы вернем ей их души тюленьи.
Будем бить в наши бубны
и прощенья просить у богини.
Рана моря кормящего
в нас сегодня болит, не щадит.
Как иначе залечишь?

Религиозные тексты появляются в книге “Смоковница”. Казалось бы, она должна быть своего рода противоположностью “Оживлению бубна”: там язычество, здесь христианство. Однако на самом деле сходств гораздо больше, чем различий: в каком-то смысле “Смоковница” рассказывает о том же, что и “Оживление бубна”, но на другом – библейском – материале. Автор пользуется сходными приемами и выразительными средствами. Многие стихи поданы как монологи очевидцев и непосредственных участников событий – от еврейского мальчика, жившего в ветхозаветные времена, и рядового строителя Храма до волхвов, апостолов и Иуды.
Библейские события дают нам как минимум примерное указание на время и место действия – однако сквозь ветхозаветные картины словно “прорываются” современные слова и понятия, а вместе с ними и реалии. Вот, например, фрагмент монолога одного из строителей Храма:

Помню, из первых и я
           записался тогда добровольцем,
Вкалывал год словно раб,
           а потом за усердье в прорабы
Произведен был пророком,
           программистом народного счастья.

Своеобразная терминология социалистических строек накладывается на ветхозаветную ситуацию, в результате чего одна историческая реальность проглядывает сквозь другую, время неожиданно перестает существовать, реальность сегодняшняя, вчерашняя и древняя соединяются в одной точке, в едином пространстве текста. А стихотворение “В день Рождества – там, на небе…” о том, как ветхозаветные пророки и праотцы празднуют на небе Рождество Христово, кажется, должно послужить читателю подсказкой, что времени и пространства в этих стихах нет.

Библейские сюжеты для Стратановского – только отправная точка размышления и поиска, поэтому неизбежно возникнет много неоднозначностей и недопониманий, если рассматривать его стихи как исключительно религиозную поэзию. И персонажи, и автор постоянно испытывают сомнения (стихотворения “Сомнения волхва”, “Старец Симеон колеблется”, “Диспут”). Если изначально рассматривать “Смоковницу” как религиозную книгу, поэтическую проповедь или переложение Священного Писания стихами, такое повсеместное сомнение библейских персонажей в истинности Спасителя неизбежно вызовет вопросы и недоверие. Но в том-то и дело, что перед нами книга по мотивам библейских событий, их описание не самоцель, а только повод для дальнейших обобщений и рассуждений. Библейские сюжеты, подобно мифам в “Оживлении бубна”, интерпретируются как события, происходящие вне времени и пространства, и благодаря этому с легкостью накладываются на события настоящего и недавнего прошлого, переводя их тем самым на новый уровень интерпретации и в каком-то смысле даже мифологизируя их. Интересный прием, при помощи которого автор практически приравнивает современные события к библейским: именно современность “врывается” в описание библейских историй, а не наоборот, именно современное становится ключом для интерпретации священного.

В книге “Граффити” Стратановский продолжает свою работу мифолога-интерпретатора, однако на сей раз его внимание перемещается в XX век. Это еще одно собрание “стихов разных лет”, которые автор располагает на стенах петербургских домов в виде граффити. Перед глазами читателя проходят революция 1917 года, Великая отечественная война, шестидесятые годы и, наконец, современность. Живо и болезненно переживаемые исторические события, как и библейские предания в “Смоковнице” или мифы народов России в “Оживлении бубна”, становятся отправной точкой для размышлений автора. Эти стихи действительно напоминают граффити, нарисованные поверх других, более ранних, которые то и дело проглядывают сквозь новый рисунок. В одном коротком стихотворении уместились и библейские события, и русская революция, и детство лирического героя:

Было: игра в революцию
           в детском саду недокормленном –
Всесожженье игрушек,
           а после, в соседнем саду,
Штурм зимнего замка…
Азарта пот, снеговой бой,
           и предателя Веньки повешенье
В том же саду – на суку.

Точно так же автор “сталкивает” историю и настоящее в пространстве одного текста в стихотворениях “Русский бизнесмен на Патмосе”, “Нищие и революция”, “Бородино” (здесь в “столкновении” задействуется еще и историко-литературная параллель – недаром стихотворение начинается с обращения к “дяде”) и многих других. Автор остается верен своим приемам: нередки здесь вкрапления библейских сюжетов (пожалуй, некоторые тексты из “Граффити” могли бы войти в “Смоковницу”), иногда, как и в предыдущих двух книгах, встречаются стихотворения-монологи, однако уже не библейских и не мифологических персонажей, а непосредственных участников истории XX века – от простого матроса-революционера до маршала Тухачевского, от “нового русского” до современного Орфея.

В стихах Стратановского общее, коллективное, мифологическое в широком смысле слова неразрывно связано с частным и персональным. Мифологические, библейские, исторические сюжеты показываются и осмысляются с точки зрения их участников, что дает новые, нередко противоречивые интерпретации, позволяет взглянуть на известные события под новым углом. Это напоминает метод микроистории, когда локальные, ничего, казалось бы, не значащие факты используются для понимания и интерпретации глобальных исторических явлений. Стихи Стратановского – это рассказ о великих событиях устами непосредственных участников, в котором личное переплетается с коллективным, а коллективное отражается и преломляется в личном.

 Опубликовано в журнале:
«Октябрь» 2012, №2