Короткий список 2010
Александр Беляков, “Съезжались гости в черный ящик...”
* * *
съезжались гости в черный ящик
подмигивали входы-выходы
взрывался кислородный смех
и тени двигались для выгоды
буквально всех
о жар пещер живородящих!
механику самозабвенья
в тугую музыку облек
мгновенный гений единенья
потусторонний мотылек
Игорь Булатовский „ВДОЛЬ РУЧЬЯ“
ВДОЛЬ РУЧЬЯ
1.
— В том смысле, нa голову сточенном…
— В том смысле, что? — В том смысле, что
в том смысле сточном, об-источненном,
истoнченном до нищи той,
истошной, тошной, не спасающей,
не понимающей, за что,
за что ей встать в той нише тающей,
в том обесточенном пальто,
под ветром, стачанным из полостей
слезящихся, слезящих ртов
и голых веток ветхих голостей,
горящих каплями цветов…
2.
Трясись, дрожи, кустарь кустарничный,
над этой жизнью водяной,
над этой сводной, свальной — дар ничей! —
ничьей, ничейною волной,
куда — «волной», так — заусенцею,
царапающей воздух вонь
с такой же беззаветной ленцею,
с какой оставлена. Не тронь
ее ты больше, днями веточный,
сложи, сложи свои ножи,
сними передник, вытрись ветошью,
и весь трясись и весь дрожи…
3.
В тебе по голос, ветка скользкая,
около-плодных вод извод,
в тебе стоять по горло — сколько я,
не различая what is what,
лишь выдыхая пар до-мысленный —
клочмя кружиться по твоей
гусиной коже, тонкой, масляной,
створяясь, растворяясь в ней,
и ждать, пока в тебе домыслятся
мои неплотные труды,
и улыбнутся, и умаслятся
твои нетрудные плоды?..
4.
Что по щепоточке добавлено
к самой кости, чтоб слаще был
бульон, что справлено-отправлено
в него для размягченья жил,
что по шепoточку нашёптано
над ним под скверною луной,
над сквером наживо наштопанной
какой-то скверною льняной, —
всё выйдет к слову, к месту-времени,
лишь постоит на холодке,
всё выйдет холодцом без имени —
на безымянном языке.
5.
Не много света в этой области —
пролить на темные слова,
темна вода твоя во oблацех,
и не светлеет голова,
«во облацех» ведя полосочку
сгоревшей серкой, чтоб опять
по эту серенькую рисочку
тебе уже не наливать,
но выше: свет немного выдавить
вверх — перелиться в облака
и ниже, ниже…
Только с виду ведь
вода темна, издалека.
6.
Сквозь этот строй, сквозь эту строенность,
на весь отстроенный объем
во всю раздраенность, расстроенность
сквозетту стройную споем,
ничью, ничейную, нечаянную,
раскачиваемую в пустоте
пустую клетку в птице, спаянную
ледком полета — из костей
звенящих, звонких, бессердечную,
не согреваемую ничем,
Ничем сжигаемую, вечную —
тому, кто глух, и слеп, и нем.
7.
В том духе, воздухом растрепанном,
в том воздухе, от ветра злом,
в том ветре, дo крови раскопанном
твоим дыхательным числом,
в твоем дыхании, растыренном
кровавой мышкой по углам
своей норы и там растаренном
со всякой дрянью пополам,
в той таре, в тех сосудах, полнящих
и осушающих до дна,
и помнящих о чем? — не помнящих, —
одно и то же — тишина.
Ольга Мартынова “СМЕРТЬ ПОЭТА”:
СМЕРТЬ ПОЭТА
Говорят, что он утонул, норовя в пьяном виде схватить в объятья
диск луны, отраженный в воде.
В. М. Алексеев
Ли Бо думал обнять луну,
Но луна обняла Ли Бо.
Ли Бо взлетел к лунному дну
Ни для чего.
Зря мыслит тростник
В четырех потоках луны,
Зря волна кувыркает лунный диск,
Ли Бо не видит диска, не видит луны, волны.
Ли Бо думал обнять луну,
Но луна обняла Ли Бо.
Ли Бо взлетел к лунному дну
Ни для чего.
На башне семи небес,
Что смотрится в дольний лес,
Пилюли-пули
Чайный мудрец, скворец
Выплюнул в бело-черный свет,
В родовой и смертный разрез –
Свечу задули.
Пели и пили
На берегу луны,
Один за другим уплыли
Рисовые челны.
Выпей, выпей чашку
Тутового вина,
На промокашку
Тушь опрокинь,
Останься один –
Свечу задули.
Ли Бо думал обнять луну,
Но луна обняла Ли Бо.
Ли Бо взлетел к лунному дну
Ни для чего.
Уйди-уйди – лепечет
Бело-черный свет,
Низ взлетает на нечет,
На чет оседает верх.
Он выпивает чашку
Тутового вина,
Снимает тело-рубашку,
Луна остается одна.
Ли Бо думал обнять луну,
Но луна обняла Ли Бо.
Ли Бо взлетел к лунному дну
Ни для чего.
Евгения Риц, „Вот земля лежит в ореоле славы...“:
* * *
Вот земля лежит в ореоле славы.
Бесконечное лето, она устала,
У нее до осени золотые травы,
Золотое сердце, она простила.
И копченый запах ее приправы
Поднимается выше ее престола
Над красотами и крестами.
Мы уже не рады, уже устали,
Но еще пожалеем, не раз еще возжелаем
Дымный полог ее подола,
Но такого лета уже не станет
Никогда или очень долго.
Олег Юрьев, „ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА, романс“:
ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА, романс
Куда ушли нагие зимы?
Их больше нету
Ни в невском воздухе, ни в рейнском.
В бумажном садике еврейском
Вновь пишет снег неугасимый
Как свет по свету.
Вгорает след неугасимый
Слюдою — в воздух
В бесследном дворике еврейском.
И в невском проблеске, и в рейнском
Вновь: только снега шаг гусиный.
И в ватных звездах.
Олег Юрьев, “О ЗВЕЗДКАХ”:
О ЗВЕЗДКАХ
О звездках — о жужелах еле живых,
О плачущих крыльями в черных коробках,
Облитых мерцаньем ночных ежевик —
Оттекшим, померкнувшим; или же в их
Осевшим подблескивать крыльях коротких, —
О тех облаках, да — об их животе,
О розово-синем и желтом сысподу,
О мраке крученом в его пустоте,
О тьме, где вращаются тени не те,
О свете, сбегающем в гулкую воду, —
О свете другом, из другого угла
О черно-зеленом, как лавр или падуб,
Оттуда идущем, где полая мгла,
Оттуда, где голая полночь кругла,
Откуда ни света, ни мрака не надо б, —
О небе другом на другой стороне,
О серо-сухом, как ежовая шерстка,
О полой луне, да — о полой луне,
О полуиссохшей, о той, где на дне
Огонь наддвоённый глядит из наперстка. —
