Авторы Проекты Страница дежурного редактора Архив

Татьяна Чернышева

Стихи

2.10.2004



Татьяна Чернышева


ВОСЕМНАДЦАТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ


                      1

Там динозавры бегут по зеленому блюду,
Глуби Господни диковинных тварей полны.
Вольному воля, чудному чудо,
А мне – дурацкие сны.

1989


                      2

ХИМЕРА

Ты рисовал зеленый шар
И синюю ладонь,
Кольцо космических лесов,
Моря сребристых сфер,
И света ледяной пожар
Носил тебя, как конь,
Чтоб ты переломил засов
И понял суть химер.

Ты верил в бережность труда
И в честного отца,
Ты верил в точность простоты
И высший смысл азов,
Но камнем сделалась звезда
Из твоего кольца,
Ты оказался у черты,
Узнал невнятный зов

И сам себя увидел вдруг
На острие костра.
Ломил глаза колючий жар
Меняющихся лиц.
В конце спирали бился круг,
Тебя звала сестра,
Ты рисовал зеленый шар
И перелетных птиц.

А на веревках по двору
Развешано белье,
Кипит и мается сирень
В бессвязной духоте,
Пыхтит раскрытое в жару
Квартирное жилье
И падает дневная тень
На краски на холсте.

1989


                      3

СКРИПИЧНОЕ СОЛО ЗИМОЙ
(Вариация на тему морозных узоров)

Лес мой – елки да лианы,
Бег корней из ничего.
От какого океана
Дуют ветры на него?

Лес мой, скрипки да лилеи,
Цвет кипучего куста.
Перед ним дохнуть не смею,
Там чернее темнота –

Тем страшнее, чем яснее
Каждый выдох изо рта.

Ветры вышли на охоту.
То-то липнет снег к теплу.
То-то сыплется с налету.
Всё набрасывает что-то –
Будто письма по стеклу…


2

Темень, холод, волки воют,
Даль закрыта, будто дверь,
Вот сейчас ее откроют
И оттуда прыгнет зверь.

Только пыхнет пастью красной –
В пасти красные цветы –
Приступ ясности напрасной
Перед ним забудешь ты,
Станешь частью немоты.

Станешь… нет, не тишиной,
А горячей, бессловесной
Безъязычностью одной.


3

Точки четче, ветер злее.
Птица прянула с куста.
Все белее и плотнее
Наметается черта.

В электрическом сиянье
Бедный лес мой все ясней.
Бедной ручке подаянье –
Как холодное сиянье,
Пляшет музыка над ней.

1989-01


                      4

Господи! Тяжелым и гремящим
Ты пустил крутиться белый свет.
У Тебя я в этом Настоящем
Будто бы приснившийся поэт.

Так мифологемой полуночной
И хожу по каменному дну,
Проверяю сетью одиночной
Времени густую глубину.

Так его когда-то и покину,
Выберусь на звездные пески,
Мой улов в глубокую корзину
Соберут немые рыбаки

И поставят около порога.
Позади у них чудесный сад.
Отыщу ли, Господи, дорогу? –
Сны Твои летают наугад.

Но куда ни вел бы путь обратный –
Каждый просит то, к чему привык, –
Мне оставь мой путаный, невнятный,
Бог весть что бормочущий язык.

1989


                      5

          Тамаре Юрьевне Хмельницкой

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ

Как чудовищная птица,
Ты летаешь ночью мутной.
Будто пятна наши лица –
Засиделись до зари.
Ты заглядываешь в окна.
Клюв блестит морозной веткой,
Желтый глаз вращают утра,
Желтые – как фонари.

Тайна ветра – в птичьем пенье.
На гребне летит гудящем,
На волне густой и липкой,
Белоснежной – бинт на лбу.
Через пластыри на окнах
В щели тянет – будто иглы
С хирургическою ниткой –
Перечинивать судьбу.

Разноцветные неоны
Разноцвечивают перья –
Или пальцы? или перья? –
Руки, крылья, шумный хвост –
Как невидимая птица,
Ты летишь, роняя пенье
Во дворы и подворотни,
Через Мойку, через мост.

Тайна птицы – в красной клетке.
В ней кричат грачи и совы.
И один лишь красногрудый
Зяблик слушает тебя.
Настороженно и робко,
Настороженно и слепо.
Ты ему роняешь перья
И пугаешь иногда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Петербургское виденье.
Головная боль, таблетки.
Суть зимы – в сокрытой тайне.
Хворь, ночник над головой.
Тайна ветра – в птичьем пенье.
Тайна птицы – в красной клетке.
Всех печальней и случайней –
Ночь, цилиндр, городовой.
Красный сумрак оперенья…

июнь 1989


                      6

ЯНВАРЬ. ВЕТЕР

                    Бабушке

Будит ветер стаи птиц, кружит ветер сотни лиц,
гонит их одной волной вдоль по улице ночной.
На проспекте никого, и не слышно ничего –
только буря,
          только гул,
                    прочий мир давно уснул.

Ночь прочна, как печать. Птицы принялись кричать
тонкими своими голосами злыми,
злые, принялись в окно клювами стучать.
По карнизам бьют в жесть: кто-то в этом доме есть,
есть у нас кого кольнуть, в быстрой памяти мелькнуть.
Вспомни, помни, мы – из тьмы, из другой такой зимы.

1989


                      7

Прости, дитя мое, бабочка,
В руке протянутой нет сачка,
И руки самой нет –
Луча белого след,
Пушистого –
Им не ранить.
За пестрой гранью
Июня быстрого,
Октября медного,
Марта бедного,
Когда откажусь от имени,
Хлебным зернышком накорми ты меня.
За то, что нет проволочного кольца
И не коснулась руки пыльца.

Стрехи серые, от мороза сады звенят…
Ах как пахнет густое сено в стогу…
Серым зернышком накорми ты меня,
Перед тем как взлететь смогу.

16 декабря


                      8

По краям фарфорового неба
Черных веток нитчатый рисунок,
Нанесенный волосяною кистью
Стариком с прозрачной бороденкой.
Он сидит – сколько лет, неизвестно, –
Неподвижному дереву подобный,
Под навесом из рисовой соломы.
Млеет небо цвета лысины желтой.

Только пальцы его шевелятся,
Шевелятся скрюченные ветки.
Отпускает он из баночек краски
На весеннюю, как воздух, свободу.

Он сидит так – сколько лет, неизвестно.
Разлетаются багровые лодки
По реке, которой глазу не видно,
Словно облачные острые перья.
И качаются округлые спины –
Два соседа приветствуют друг друга
И идут гулять по голому саду.
Лиловеет их платье за стволами.

А над садом, вверху, у самой кромки,
Непривычный северному небу,
Распустился завиток знакомой кровли –
Как улыбка старого китайца.



                      9

от твоей милости
до моей малости
от твоей силы
до моей жалости
от твоей гордости,
гнева и ропота
от твоего голоса
до моего шепота



                      10

                              К.

На исходе прежней жалости
И отчаянья пустого,
Когда сердце выдувает
Ветром серым и сырым,
Птицы серые летят,
Все дыхание держа в горсти,
Я единственное слово
Принимаю, вспоминаю,
Понимаю, как дитя.
На исходе прежней жалости

В доме пахнет только вереском.

В час, когда на ребрах в клетке,
Как в заброшенном сарае,
На стропилах уцепившись,
Закачается легко, крикнет серая сова,
И тенями незаметными,
И себя уже не зная,
Разбегутся, будто мыши,
Все дворовые слова,
Ты не плачь – ты, значит, веришь мне,
Раз единственное слово,
Я, сама не понимая,
Принимаю снова, снова,
Им одним сама жива.

Еле слышно пахнут верески.

21 июня 1989


 

                      11

ДАЛИ

I. ВЕЧЕР

Запах красной травы, запах ладана, жара и птиц.
Мчатся по небу тучи, растут и становятся выше.
Приближаются Всадники, видно мелькание лиц,
И холодные кони ломают копытами крыши.

Даже сильные плачут, когда разворочен живот.
Даже ангел заблудится, если не видно ни зги.
Беспощадное, светлое Воинство скачет и бьет
По горячим мишеням, и Господи им помоги.



                      12

II. НОЧЬ

Темнота – будто облако чьих-то, невидимых снов.
Мир, отмеченный красным, устал упираться в границы
И реальность разбил, будто у Сальвадора Дали,
И реальность разбил, будто ей захотелось разбиться,
Кувыркнувшись в пыли, кувыркнувшись сегодня в пыли.

Ищет глаз и встречает лишь контур случайных углов.
Без фигур и предметов всё ясно и не объяснимо.
В бесконечности смыслов сгорают дневные угли.
Мир невидимый, серый, спустился до самой земли
И на время накрыл ее снами, как облаком дыма.



                      13

ТРИ АЛЛЮЗИИ

I. ПОЛДЕНЬ
(неправильная фуга, соль мажор)

Незаметное Пламя растет по земле, как трава,
Голубые Голуби с белых слетели Небес.
(Слепыми глазами за нами следит Сова,
Молчит и боится, и хочет вернуться в лес.

Улететь бы ей в чащу, к настоящим, густым местам,
И сидела бы там и вздыхала бы по кустам.)

Земля полыхающим Пламенем проросла,
Голубые Голуби в нем, улыбаясь, вспархивают,
Я красное яблоко с ветки сама сорвала,
Как на ветках, зяблики у меня на руках поют.

На песочных дорожках играет каждый кристалл,
Оттого что и в нем сияет сияние дня.
Заходи, кто устал, кто конечно давно устал –
У зеленого дерева сразу найдешь меня.


  

                      14

Господи, я живу, как все,
Без особых забот и затей,
Так же верчусь себе в своем колесе –
Стрижка, улыбочка, двое детей.

Красавицей отродясь не была,
Как следует не держала дом.
То, что давали, легко брала,
Долги отдавала всегда с трудом.

Не знаю, зачем на свете нужна,
Всё, что умею, – всё чепуха.
И уж конечно же я грешна –
Не получается без греха.

Но покуда в сумерках дня
Кто-то молится за меня,
Господи, у тебя у стрелка,
Целиться не решится рука.

1989-02


 



                     15

В садах души – ни листьев и ни звезд.

Высокими клубами дым ложится,
Похожий на высокую траву,
В которой голубые бродят спины,
В которой бродят синие волы.

Ты поднимаешься от травяного ложа,
Идешь – в траве тебя почти не видно –
И вспрыгиваешь на воловью спину,
И держишься за белые рога.

Они посвечивают в сумерках вечерних,
Как две луны, увиденные рядом,
Как новая и старая луна,
Издалека нашедшие друг друга,

Притянутые голосом охоты,
Соединенные охотничьим решеньем
В пустую сферу время уловить:
Ему не выбраться из круглого пространства.

Кто сферой правит, тот подобен Богу.

Ты едешь, правишь лунами над лугом.
Качается на крепких остриях
Невидимый клубящийся комок.
Со стороны в нем разберешь немного –

Мне видно только сумраки в садах.


                      16

Ах Боже мой! Как все мы вверх стремимся,
Врастая в землю глубже каждый час –
Так глубоко, что только удивимся,
Увидев вдруг, что больше нету нас.

1990


                     17

Мой дом – помост, где нет ни стен, ни штор,
где ветер перелистывает книги
и по ночам слышны чужие голоса.
Меня преследует один и тот же образ,
хотя и знаю я, что он не точен –
неверное, неточное начало.
Верлен, Верлен, как слово ловит ловчий?

Мой дом – как плот, как в море плот неловкий.
Плывет по долгой, бесконечной глади,
встречая корабли, обломки, лодки,
наклоны зыбких линий отмечая,
и лишь во сне чужой увидит остров;
и простыня полощется на мачте.

Верлен, Верлен, как странно жить на свете.
Твой темный сад, твой сад и ныне заперт.

Как я люблю стоячие предметы –
столы с большими крепкими ногами,
бокалы белые тяжелого фаянса,
куда течет спокойно молоко –
спокойная рука легла на скатерть.
Насколько легче понимать пространство
на островах, где есть ориентиры
и простыни лежат горизонтально,
и неподвижные стоят шкафы,
где жизнь укрыта благодатью постоянства,
где не потерпят никаких смещений.

Мой дом плывет, как в море плот неловкий,
и чашки проплывают мимо носа
летучей стайкой с кухни и обратно.

Верлен, Верлен, я под дождем промокла –
он над тобою шел в ночном Брюсселе
и все идет, идет над этой кровлей,
которой ночью снится черепица.

1991


                      18

и моцарт вновь играет сам
и весело ему
и это слышно небесам
и мне и никому

1999