Сергей Стратановский

Стихи

О Стихах

Сергей СТРАТАНОВСКИЙ

СТИХИ

СПб.: Ассоциация "Новая литература", 1993.

1.

ТЫКВА

Тысячеустая, пустая
Тыква катится глотая
Людские толпы день за днем
И в ничтожестве своем
Тебя, о тыква, я пою
Но съешь ты голову мою

1968–72

* * *

Страшнее нет – всю жизнь прожить
И на ее краю
Как резкий свет вдруг ощутить
Посредственность свою
Как будто ты не жил
Соль мира не глотал
И не любил, и не дружил
А только дни терял
Как будто ты существовал
В полсердца, в пол-лица
Ни бед, ни радостей не знал
Всем телом, до конца
И вот – поверь глазам
Как соль стоит стена
Ты был не тот, не сам
И словно соль – вина

1968– 72

КЕНТАВРЫ


Человеко-лошади
На моей жилплощади
Дети греческих лесов
В зоне сорных часов
            и безлюдных вещей
И я не сам, ничей
Жующий скуку дней
И не слышу гуманных речей
Золотых человеко-коней
Слушай, конь-педагог,
                конь-дитя
Мне смешон твой возвышенный слог
Побеседуем лучше шутя

1968–72

БОГ


А Бог – не призрак золотой
Не зверь, не звездный жар
Он только голый шар
Бесполый и пустой
Он в комнате повис
Под самым потолком
И смотрит, смотрит вниз
Невидимым зрачком
Мои чернила, стол
Он превратил в тюрьму
Я все отдам ему
А сам останусь гол

1968–72

* * *

Тихо, тихо в белой спальной
Белый потолок
С потолка глядит печальный
Без плечей браток
Он сидит, кусая гвозди
Держит молоток
Рано ты явился в гости
Милый мой браток
Белый свет через окошко
Светит на него
Подожди, милок,
                            подожди немножко
Полчаса всего

1968– 72

* * *

Что же ты, головотелый
Легкий сахар не грызешь
А на стеночке на белой
Все отшельником живешь?
Что же ты, головопузый
Все скучаешь и молчишь
Разве только с пьяной Музой
В серой щели переспишь
Ты ее как муху ловишь
Паутинясь целый век
Темнотелыш, темнолобыш
Насекомый человек

1968

ХОЛЕРА


1.
Полудух, полудевка – холера
Ртом огромного размера
Ест немытые овощи
И человеко-траву
И бессильны руки помощи
Если рядом, наяву
Блуждает эта дева
Неся зерно пустыни
Чашу огненного гнева
И невымытые дыни
В час, когда за чашкой водки
В разговоре о холере
Тратя мысли, тратя глотки
Ищем легкого экстаза
Неужели в наши двери
Светлоокая зараза
Крадучись войдет?

Лето 1970


2.
Она – Эриния, она – богиня мести
И крови пролитой сестра
И она в курортном месте
Появилась неспроста
А мы – курортники, мы – жалкие желудки
Населяя санаторий
И жуя как мякиш сутки
Ждем таинственных историй
Мы здесь избавлены от уз
Работы скудной и немилой
Нам дал путевки профсоюз
Чтоб запаслись телесной силой
И бодрый разум обретя
Существовали б как дитя –
О, южное море и горы
Пейзажи как на открытке
И красавиц местных взоры
И прохладные напитки
В час жары, а в час прохлады
В садах работают эстрады
А еще по вечерам
Закат работает пурпурный
И корабль литературный
По морским плывет волнам.
И мы – курортная земля
Руководимы чувством меры
Но аллегория холеры
Сошла на берег с корабля
И свои дурные овощи
На базаре продала
И раздался крик о помощи
Крик "Спасите! Жизнь прошла"
Смятенье. Все уносят ноги
На север. К здоровым местам
И аллегория тревоги
Бежит за ними по пятам
А в санатории – скандал
Боимся моря, пляжа, пищи
О, кто Эринию позвал?
И месть за что? Мы сердцем нищи
Мы скромно жили. Мы служили
И боль напитками глушили
И Эрос нас не посещал

Лето 1970

* * *

На улицах летнего света
Пить воду и яблочный сок
Шататься без толку, шататься
Забыться, не слышать стараться
Как дышит развязанный где-то
Смертей и рождений мешок
Как страшен бывает ребенок
Для жалких, никчемных отцов
Так время сквозь боль и спросонок
Пугает и прячешь лицо
На улицах сорного лета
Экскурсии, игры детей
И боль от животного света
Грядущей любви и смертей

1970

* * *

Мешает зависть дышать и жить
Рассыпаясь злобой мелкой
И земля безумной белкой
Под ногами мельтешит
Каждой ночью – скука сердца
Боль от разных неудач
Нерожденного младенца
Под землею – тихий плач
Право трудно – не безделка
Стать счастливым, жить как все
И забыть, как бьется белка
В сумасшедшем живом колесе

Весна 1972

* * *

То ли Фрейда читать
И таскать его басни в кармане
То ли землю искать
Как пророческий посох в бурьяне
То ли жить начинать
То ли кончить, назад возвратиться
В общерусскую гать
В эту почву, кричащую птицей
Или лучше про пьяную кружку
Поэму писать
И ночами подушку
Как мясо кусать

Весна 1972

* * *

О лед, всемирный лед, тюрьма
Вся стужа звездная над нами
Как будто Древняя Зима
Оделась ясными зрачками
И смотрит в нас – со дна Невы
Читает нас – живую кожу
Как буквы – с ног до головы

Январь 1973

* * *

Гвоздь в углу как мальчик страшный
Тихим пальчиком зовет
А в мозгу как невский лед
День задвигался вчерашний
Только будущее светит
Только будущим живем
А в углу играют дети
С тихим братиком, с гвоздем

1973

* * *

Легкий мальчик порхает
Беззаботен, любим
Но слегка раздражает
Игрословьем своим
Ах, зачем в самом деле
Он цитаты поет
Из баллад о форели
Разбивающей лед?
Но тяжелое пламя
Есть в основе вещей
Есть Играющий нами
Сорной горсткой людей
И поэтому нужен
Мальчик-дух, полухмель
Что сегодня на ужин?
Ну конечно, форель
Мировое дыханье
Нынче жжет не меня
И я славлю порханье
В божьей длани огня


1970

СКОМОРОШЬИ СТИХИ


1.
Ты – Горох, Скоморох, Обезьяныч
Мужичок в обезьяньей избе
Почему обезумевший за ночь
Я пришел за наукой к тебе?
Я живой, но из жизни изъятый
По своей, по чужой ли вине?
И любой человек обезьяний
И полезен и родственен мне
Скоморошить? Давай скоморошить
В речке воду рубить топором
И седлать бестелесную лошадь
С человеческим горьким лицом
За избенкой – дорога кривая
Ночь беззвездна. Не сыщешь пути
И квасок с мужичком попивая
Сладко жить в обезьяньей шерсти

1969–72


2.
Кто пожар скомороший зажег?
Ты ли, Вася, ремесленник смеха
Человек скоморошьего цеха
Весь обряженный в огненный шелк
И душа твоя, ах, весела
И колеблются почва и твердь
Пусть горит, пусть сгорает дотла
Ничего. Это легкая смерть

1969

ДОМ В МОСКОВСКОМ ПЕРЕУЛКЕ

Дом в московском переулке
Старый, розовый забор
Кофе, жареные булки
И застольный разговор
Вот хозяин – сноб, всезнайка
Лысый череп, важный вид
Вот прелестная хозяйка
Мне с улыбкой говорит,
Что какой-то их приятель
За границей побывал
Что знакомый их – писатель
Снова повесть написал
Что какой-то маг восточный
Моден стал с недавних пор
И что был (известно точно)
Импотентом Кьеркегор
Странно в домике уютном
Для чего мне здесь бывать?
Пить с хозяином надутым
Апельсином заедать?
Но любезны почему-то
Души комнатные свеч
Воздух милого уюта –
Серо-розовая вещь.
И я славлю тмин и булки
Ведь за дверью глушь и тьма
Кто-то бродит в переулке
Метит крестиком дома

1969–72

МЕТАФИЗИК

Жил философ о двух головах
Он работал простым кочегаром
На паровозах, и недаром
Оказался о двух головах
Он раньше думал, что в огне
Начало всех начал
И пламя бьется в глубине
Как жаркий интеграл
Событий, жизней и вещей
Хозяйства доброго природы
Ему причастны дни и годы
И разумение речей
Но тот огонь – отец отцов
Старел и меркнул год от года
И вся летящая в лицо
По рельсам ясная природа
Вдруг стала скопищем слепцов:
Трава, деревья – все безглазы
Всё – богадельня, дом калек
(Вот рока страшные проказы
Ты их добыча – человек)
Ушел на пенсию.
                            Покинул паровозы
Стал подрабатывать в артели для слепых
И бесполезны были слезы
Для глаз бездомных и пустых
И причастились вдруг сомненью
Деревья, рельсы и поля
И словно страшная земля
Небытие отверзлось зренью
Второй, духовной головы
Очам ущербного сознанья
О, инвентарь существованья:
Феномен страждущей травы
Феномен листьев, паровозы
Огонь всемирный и живой
Все стало ночью и землей

1970

2

ОБВОДНЫЙ КАНАЛ

А там – Главрыбы и Главхлеба
Немые, пасмурные души
А там промышленное небо
Стоит в канале
И боль все медленней и глуше
А ведь вначале
Была такая боль...
Дым заводской живет в канале
Чуть брезжит, чуть брезжит осенний день
И буквы вывески Главсоль
Шагают по воде
И мнится: я – совсем не я
Среди заводов и больниц
Продмагазинов, скудных лиц
Я стал молчанием и сором бытия

1969

* * *

Заслонить небытие заводом
Уничтожить сварочной дугой
И в толкучке, с рабочим народом
Пиво пить, говорить о футболе
Словно не было сумерек боли
И мусора небытия
Не поймешь, что за силой влеком
Не поймешь, только дышишь легко

1969

* * *

На заводе умирали
Каждый месяц, чередой
Их портреты выставляли
В черных рамках, в проходной
И ручьями заводскими
В чистой лодке похорон
Приезжал всегда за ними
Старый лодочник Харон
Через дождь, скучанье, горе
Сквозь, надгробные слова
Уплывали души в море
Там – Блаженных острова

1970

ГЕРОСТРАТЫ

А мы – Геростраты Геростратовичи
Мы – растратчики
                                  мирового огня
Поджигатели складов сырья
И хранилищ плодоовощей
И вот со спичками идем
Осенней ночью, под дождем
Мы – разрушители вещей
Мы ищем страшного экстаза
А там, у жизни на краю
Живет она, овощебаза
За Черной речкой, с небом рядом
Как Афродита с толстым задом
Овощебаба во хмелю
О ней мы грезили в постели
И вот она на самом деле
И роща пушкинской дуэли
Сияет рядом с ней
И Стиксов греческих черней
Здесь речка Черная течет
Но тот, кто пел, был счастлив тот
Не умер тот и не умрет
Не для него, для нас течет
Забвений страшная вода
Осенней ночью, под дождем
Из жалкой жизни мы уйдем
Неведомо куда
Беги от ужаса забвений
Беги, как некогда Евгений
От бронзы скачущей по мусорной земле
Туда, где в слякоти и мгле
Лежит мочащаяся база
Пустые овощи для города храня
И как любовного экстаза
Ждет геростратова огня
А мы – порыв, а мы – угроза
Крадемся тихие как мышь
И словно огненная роза
Ты просияешь и сгоришь
Ведь мы – Геростраты Геростратовичи
Расточители греческого первоогня
Поджигатели складов сырья
И овощехранилищ

1970–71

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ТРАКТАТ В СТИХАХ О ФЕНОМЕНЕ АЛКОГОЛИЗМА

Мы чудесно спасемся пустот бытия!
И тоску, словно черствую булку
Алкогольным ртом жуя
Человек ползет по переулку
Трактуем всеми как свинья
А некогда его портреты в цехе
Сияли гордо и красиво
Он жил, радея за успехи
Родного коллектива
Была квартира и семья
И сыновья учились в школе
На диалектиков,
                            но сущность бытия
Он потерял и в алкоголе
Нашел забвенье и себя
О ты, феномен отчужденья
Сизифо-жизнь, никчемный труд
Живут дома как наважденья
Каналы мутные текут
О Ленинград – земля пустая
И нелюбезная народу
Здесь мутят черти из Китая
В каналах медленную воду
Здесь Ленэнергии: Ленсвет, Ленгаз, Ленмозг
Сосут вампирами пустыми
И ты сгибаешься под ними
Ничтожный человеко-мост
Мост от рожденья до могилы
Через каналы и дома
Сквозь свет нелепый и немилый
Сквозь годы в мире несчастливом
И птица над заливом
Летает как тюрьма
Ей не дано свободы
Ее сожрет Китай
За беды и невзгоды
Ей не обещан рай
И человек по мостовой
С отяжелелой головой
Ползет тоскуя и блюя
Трактуем всеми как свинья
Как язва общества и мусор бытия

1971

МОЧАЩИЙСЯ ПРОЛЕТАРИЙ

Сквозь сон мочащийся Сизиф
Чернорабочий, такелажник
Жалок он и некрасив
Был набит его бумажник
Квартальной премией,
                                но скуку бытия
Почувствовав, все пропил сразу
Взяла милиция тебя
Как социальную заразу
И в вытрезвителе,
                  мочась сквозь небо ночи
На свой завод, на прорву труб
Ты лежишь, чернорабочий
Безобразен, темен, груб
И в твоем духовном взоре
Цехи, трубы, человеки
А моча уходит в реки
А после в Неву и море
В огромное, чистое море
Где чайки кричат над водой

1971

ЛУБОЧНАЯ КАРТИНКА

И сквозь заборы и заводы
Шумят с рассветом поезда
Едет утром на заводы
Человек – пустяк природы
И дрожит сквозь непогоды
Близорукая звезда
Ночью Эрос, ночью Нина
Утром холод и завод
Неприглядная картина
Неприветливый народ
Будни жизни, бремя боли
Лишь у Нины дорогой
Ты в любви как в алкоголе
Обретаешь свет земной

1971

* * *

Так уходит земля, от которой рождаются боги
И приходят дома, где не будет вовек домовых
Квартал у железной дороги
С дымами заводов своих
Как там вечерами красиво
В полнеба бездомный закат
И мощью всего жилмассива
Как божьей пятою примят
Какой-то безумный рабочий
И бессмысленный Орфей
О, блуждающие очи
Развеселых пустырей

1972

* * *

Стеклотару сдают, неботару
Баботару восторгов, надежды
Баботару любви
                с отпечатками скотства и пьянства
Неботару без неба, с остатками боли и яда
Боготару пространства
                с плотвой Иисусовой, с мусором
С метафизикой боли,
метафизикой зорь и надежды

1975

* * *

Лампочка света разбитого,
                  польта в прихожей и шапки
Здесь ли гражданка Корытова,
                  чьи моральные принципы шатки?
Здесь ли Фома Маловеров?
                  Нет, он уехал в Канаду
Грязных твоих фаланстеров
                  ему и задаром не надо
В кухне огромные окна,
                  полные моря заката
Ну а в уборной пятна
                  как европейская карта
Видишь, вот Скандинавия,
                  Дания рядом как будто
Родина добронравия
                  и сексуального бунта
О, сапоги рассохшиеся,
                  с комьями глины небесной
Клянчащие метафизики
                  фрайбургской, бесполезной
О, языки смесившиеся,
                  как при строительстве башни
Кухонный с интеллигентским
                  в супе всеобщем, вчерашнем

1975

МАСТЕРСКАЯ ПОЭТА

Утром портвейн, губы вяжущий
                утварь в стекле помутилась
Стулья и стол чуть бормочущие
                кошки мостами горбатятся
Студень очей несияющих
                с хлебом черствым
                                  с богемной солью
Об пол желает грохнуться
                посуда-самоубийца
Стены едва бормочущие
                облиты ядом обойным
Только углам и не больно
                чернеющим как метафизика
О, написать бы на кошках
                кистью богемной "надежда"
На потолке, на полу, на ложках
Краской звеняще-багровой
Краской залива восхода

1975

3

* * *

В ночь, когда просишь любви как булки
В ночь, когда шамкают переулки
Подворотен рты и портвейны пьяниц
И луна с высоты озаряет танец:
Танец фурий, летящих вдоль страшных улиц
Танец фурий, летящих с бездомных лестниц
Эротических вестниц,
                            не знающих снисхожденья
Хлопотуний у лона рожденья
Эроса мусора, бога буден
По переулкам путь был труден
И нес я голову светлее фонаря
Дрожали листья ноября
И город был в просветах чуден

1972

ЭРОС

И Эрос реющий в канале
И ночь разверзлась и светла
Когда влюбленные тела
Еще бессмертья не узнали
Но тени их слились в канале
И веет Эрос над землей
Он легкий бог, всегда ребенок
Всегда ликуя и резвясь
То вдруг как воздух чист и тонок
Земных вещей живая связь
Но есть тела, но есть созданья
Разъединенные навек
И тщетно Эрос мирозданья
Зовет ущербный человек
И тень его ища слиянья
Любимой тени не найдет

1971

ФАБРИЧНЫЙ ПЕРЕУЛОК

О, дети страшные заброшенных дворов
Убийцы женственности бледной
Услыша сердца зов
Идут к подруге бедной
К Пении уличной, к ее груди сиротской
Уже полуживой от ненасытных рук
И вот когда взята игрушкой плотской
И брошена как сор
Над ней живет собор ее незримых мук

1972

ИСКУШЕНИЕ ПУСТЫННОЖИТЕЛЯ

У мраморных блудниц
                                  тела антинебесны
Колена, бедра, грудь
                                  сияя словно бесы
Играя и смеясь.
                            И водопад их лиц
И башней вознесясь
В смешеньи языков
                                  среди земли паскудной
Плоть вавилонская
                                – жилище для грехов
И дьявол, не Господь –
                                          тот архитектор чудный
Что строил эту плоть:
                                      сплетенье рук, колен
О ночь язычества! Любовная охота
На коже статуй капли пота
Дыханье каменное
                                  легкой смерти плен

Осень 1972

* * *

И голый юноша склоняясь и шепча
Подруге робкой и губами
Касаясь тихого плеча
И небосвод горит звездами
Когда уснет свеча
                              и только Божье око
Два тела сросшихся найдет на дне потока
Сквозь тишину вещей текущего ручья

Осень 1972

* * *

Плеханов-вальс, Плеханов-вальс
Звучит на танцплощадке
Я вас люблю, я вижу в вас
Свой идеал в зачатке
Вас на руках нести готов
Отсюда до Камчатки
Но лучше ближе – в ночь кустов
Где луначарская луна
                            плывет среди ветвей
И о любви поет
                          кровавый соловей

1981

* * *

О, любовники жаркие,
                            начиненные жирными рыбами
И на ложе восторгов
                            жующие рыб
И, наевшись по горло,
                            не кажутся грубыми
Поцелуи испачканных губ
Любочавканье плоти, плотва-людоедица
В игломясом чудовище чмоканье двух
Поцелуй меня в ухо, сестра моя пленница
С рыбьей кровью смесившая дух

1981

РОЗА ПРОСТО

Плотоядная чашечка, роза сосуща
                                                        глотающа
Вне метафизики, мистики –
                            живоглотный, животный цветок
Роза любви беспросветной,
                                        ночная насильница, роза
В биореторте души

1981

* * *

Дикого плоти бутона
                            полудетской ладонью коснись
Телом трепещущим, чутким
                            как листва и как небо ночное
Жилами, сердцем коснись
                            живородящего мяса,
                                                        миростроительной плоти
В омуте, в глуби зеркал
                            расплывается образ двутелый
Федоров, лунный старик,
                            чуть мерцает в траве мертвецов
Мы, обнаженные, где? –
                            на щеке мертвяка мирового
В яблоке гиблом любви В биокамере плоти,
                            в биоколбе всекровного Бога
Где ни дверей, ни окна

1981

* * *

Ночью, в Набоков-отеле
                            школьницу, полую Лолу
В номер на птицу-постель
                            змей-господин завлечет
Змей о семи головах:
                            первая жрет насекомых
Гонгорой бредит вторая
Третья целует в пупок,
                            в полудетские груди Лолиту
Зверь о семи головах
Веки закрыла седьмая:
                            молится Богу впотьмах

1981

4

ГОРОД ГОРЬКИЙ

Опускается Питер,
                            а Нижний встает в головах
Город горьких отбросов,
                            закатов в дымах
И не нужно вопросов,
                            когда искалечат впотьмах
Город копоти, жижи
                            и химии нашей судьбы
Опускаются ниже,
                            сгибаются авторабы
Петербург опустился,
                            а Нижний встает на дыбы
Город бритоголовых,
                            он потом изгоев пропах
В общежитиях голых
                            получишь под ребра и в пах
Здесь небесных глаголов
                            не слышит никто впопыхах

1980

ПОСЕЛОК СУДАК

Сурож, Солдайа, Сугдея,
                            в летнем супе вареный Судак
Ты – общерыба России
                            у самого синего моря
Жалких глотающа пляжников,
                            человеко-консервное юдо
С невзаправдашней крепостью на крестце
Ни генуэзцев, ни греков
Скука – дежурное блюдо
Только и бродишь глотая
В общепитах вино или пиво
Жить невозможно счастливо
Невозможно тебя полюбить
Пустошь жизни, Сугдея, Солдайа

1980

СМЕРТЬ НА КУРОРТЕ

Море – наш друг дорогой,
              горы – товарищи наши
Нету счастливей земли,
              чем курортный и гибельный Крым
Видишь, повис человек
              на скале, над шоссе, над обрывом
Над синевой Айвазовского,
              над землей виноградно-железной
Он – виноградина жизни
              в Божьей садовой руке
Вот он кричит "Помогите!",
              но воруют мольбу его горы
Вот он срывается вниз –
              не удержал Виноградарь
Жизнь – это щебень у ног
Крутизна пионерских дорог
Флибустьерская молодость,
              крымское лето в цвету

1980

* * *

Снова больница –
                            страдалище,
                                                форум народный
Где в разговорах
                            свой ум изощряет природный
Русский мужик
Словно в каждой палате
                            Чапаев и Ганди с Хрущевым
Рассуждают о правде,
              о мире, земле возвещенном
А из затхлой бутылки
              вдруг лезет Учитель и Гений
И всерьез, без ухмылки
                            вещает о пользе гонений
Где-то войны и путчи,
                            правительства, к нуждам глухие
Только чур – я не Тютчев
                                          с мечтой о поверженной Хиве
Умиравший когда-то.
                            А я только кровь и мочу
Вижу в родимой палате
                                          и, сжавшись от боли, молчу

1982

* * *

Снова служебное лето,
              сорного сполохи солнца
Службище чертополохово
              чепухарь канцелярских забот
Дурь коридоров бормочущих,
              в тупиках – любомясо соитий
Лестницы, лестницы, двери –
              всасывающий чертоворот

1981

* * *

Детство опять
              промелькнуло во сне как в кино
Голым Тарзаном,
                            влетающим в класс на лиане
Детство давно отзвенело,
                                          давно отзвенело – и пусть
Медью разменной
                            по мрамору сталинских лестниц
Мелочью на эскимо...
Детство давно отзвучало,
              давно отзвучало – не жалко
Школьной частушкой про Берию,
                            про пироги Маленкова
Пусть уплывает во тьму
                            баркой грубых и толстых учительш
Бочкой забитых детей

1981

* * *

Вот и секира
              Божья, у самых корней
И пожухлые листья
              смотрятся в озеро юности
В доме моем
              скука, безмускулье, страх
Попеременно дежурят
Где же высокая сила,
              что движет небес облаками?
Рыбы железные реют
              в чистых потоках, а роза
В горле застряла и колется
Только в ночи иногда
              скрип уключин
              апостолов лодки уключин
Только в ночи иногда...

1980

* * *

Те же заигранные пластинки
Дребезжащий Вертинский
              и танго обиженной Польши
Жизнь без смысла, земля без кровинки
С каждым годом старее и плоше
И не бросят поленом в полярную печь
Не заставят под поезд грохочущий лечь
И не будет гонений,
              этапов по рельсам сибирским
В колесе повторений
              останусь вертеться с Вертинским

1980

* * *

Лето пожароопасное, гарь
Вышла за Вырицу,
              где-то уже у Кабралово
Вырваться, вырваться,
              зверем горящим,
                            но вырваться
Выпасть из зарева алого
Из судьбы, из кипящих пустот
В каждом лете лишь бред повторенья
Прежних выпивок, жалоб, невзгод
Прошлогоднего тленья
Полдень жизни моей
              беспощадно пожарный июнь
Догорай же скорей,
                            погибай на железном корню

1982

В ПУШКИНСКОМ ЗАПОВЕДНИКЕ

1.

Праздник поэзии в Михайловском


Здесь избушки на курьих,
              торгующи словом и пивом
Князь-гвидоновой водкой,
              ухой с головизною щучьей
Здесь гулякой гонимым
              и все же безмерно счастливым
Был открыт реализм:
              многоглазый, мохнатый, могучий
Тот гуляка гулял
              с генеральшей под липами сада
Пил кумыс с калмыком
              пил с Языковым в баньке аи
И быть может желал,
              чтобы каплю сальерьева яда
Я принес бы тайком
              на базар всесоюзной любви


2.

Над озером Маленец – тусклый рассвет
В привычной лиричности – гнилость
И нечего вспомнить и прошлого нет
И волны иные не снились
И завидно думать, вдохнув аромат
Земле заповедной присущий
Как тутошний узник был тайно богат
Прошедшим, сейчасным, грядущим

3.

Нет, не со мной, не со мной
              эти ночи бессонного света
В бабе казенно-кирпичной,
              тысячекамерной... нет
И не меня, не меня –
              я шепчу в потемневших аллеях
Пушкинской хвойной тюрьмы

1982

5

СУВОРОВ
Композиция в 2-х частях


Часть 1.

Российский Марс.
                            Больной орел. Огромен.
Водитель масс. Культурфеномен.
Полнощных стран герой. Находка для фрейдиста.
Он ждет, когда труба горниста
Подымет мир на бой.
"Вперед, вперед, за мной
                            к вершинам Альп, к победе!
Суворов светом Божьим осиян".
Идет на бой страна больных медведей,
Поет ей славу новый Оссиан.
Но вождь филистимлян Костюшко
Воскликнул: "О братья, смелей
Пойдем на штыки и на пушки
Сибирских лесов дикарей,
И Польша печальной игрушкой
Не будет у пьяных царей.
И будет повержен уродец,
Державная кукла, палач,
Орд татарских полководец,
В лаврах временных удач".
А воитель ответил:
                            "Неужто не справимся с норовом
Филистимлян?
                      Кто может тягаться с Суворовым?
Я – червь, я – раб, я – бог штыков.
Я знаю: плоть грешна и тленна,
Но узрит пусть, дрожа, Вселенна
Ахиллов Волжских берегов.
Я – Божий сор. Но словно Навин
Движенье солнц остановлю,
И Пиндар северный – Державин
Прославит лирой жизнь мою,
И помолитесь за меня,
                            как я молюсь за иноверцев,
Я их гублю, но тайным сердцем
Любовь к поверженным храня".
О, вера русская! Христос – работник бедный,
Больной пастух, что крестит скот,
И вдруг при музыке победной
Знамена славы развернет.
И россы – воины христовы –
За веру жизнь отдать готовы.
В единоверии – сила нации.
Это принцип империи
                            и принцип администрации.
Россия древняя, Россия молодая –
Корабль серебряный, бабуся золотая.
Есть академия, есть тихий сад для муз,
Мечей, наук, искусств –
                                          здесь просиял союз.
Есть дух Суворова
                            надмирный дух игры,
Игры с судьбой в бою суровом,
Когда знамена, как миры,
Шумят над воинством христовым.
О, мощь империи,
                            политика барокко:
На иноверие косясь косматым оком,
Мятежникам крича:
                                назад, назад, не сметь
И воинов крестя
                            в безумие и смерть.

Часть 2.

О, мятежей болван,
                            тот, коему поляки,
Всегда охочие до драки,
Свои сердца как богу принесли
Со всех концов своей больной земли.
Что мятежей болван?
                            Французская забава.
А россов истина двуглава,
Двоится русский дух,
                            и правда их двоится,
Но не поймет и удивится
                            такому западный петух.
Суворов в деле рьян.
                            Он – богатырь, Самсон,
Он – не тамб

ур-болван
                            и не парадный сор.
На поле брани – львом,
                            в штабах –разумной птицей
И пред полнощныя царицей –
                                                        юродивым рабом.
Пред ним травой дрожала Порта
И Понт от ужаса бледнел,
И вот огнем летя от Понта
На берег Вислы сел.
Был выбит из седла
                                Костюшко – рыцарь славный.
И Польша замерла,
                                когда рукой державной
Схватил татаро-волк
И в рабство поволок.
"Виват, светлейший князь! –
                                              Ура! –
                                                        писал Суворов, –
К нам прибыли вчера для мирных договоров
Послы мятежников – сыны сего народа,
Их вероломная порода
Смятенью предалась".
Что мятежей кумир? –
                                      нелепость их гордыни.
Агрессор любит мир.
                                      Он угощает ныне
Трепещущих врагов.
                                  Он гибель Праги чтит
Слезой, что краше слов и горячей обид.
Греми, восторженная лира,
У россов помыслы чисты,
И пьют из грязной чаши мира
Россия с Польшей – две больных сестры.
Так плачь и радуйся, орел,
Слезливый кат и витязь века,
Но если гром побед обрел,
Что пользы в том для человека?
Он для грядущих поколений
Лишь сором будет, палачом,
Суровый воин, страшный гений,
На кляче с огненным мечом.
За то, что царства покорял
Во всеоружии жестоком,
Осудит гневный либерал,
Ославит фрейдович намеком.
Суворов спит в могиле бранных снов,
В сиянии покоя,
А дух его парит, преступный дух героя
И кавалера многих орденов.

1973

ГАЙДАМАКИ
(Композиция в 3-х частях по мотивам одноименной поэмы Т.Г.Шевченко)

1.

Ну, по чарочке, певцы,
Чтоб сияли струны
И дрожали, словно псы,
В Умани драгуны.
Ты, земля моя, гори
Как цветок кровавый,
Чтобы вспомнил Чигирин
Гетманову славу.
Чтобы, мерзости полна,
Пала перед нами
Вавилонская жена
С пьяными панами.
Море, море мертвых тел,
Кровь течет ручьями,
Чтобы Киев поглядел
Новыми очами.
Не созреет мирный злак
В степи, за холмами.
Где заплакал Зализняк
Страшными слезами.
И ножом, как мир немилым,
Убив сыновей,
Сотник Гонта рыл могилу
Для души своей.
Месть и злоба застят свет
Почве слезливой.
Плугом каиновым смерть
Распахала нивы.
Авель, Авель – ясный пан
С пухлыми руками.
А мужик, что с горя пьян –
Каин, Каин, Каин!

2.

Льется месяц, чист и пуст,
На бахчи родные.
Вынул нож малыш Исус
В хате у Марии.
Вынул нож и стал точить.
Чтоб зарезать волка,
И багряный свет в ночи
Озарил светелку.
О, родимая земля
Вся в цвету багряном,
Мщенье Иродам суля
За Христовы раны.
О, народный кипяток
Ярости и муки.
Нож исусов прямо в бок
Вавилонской суке.

3.

О, бесовская земля,
Черна, виновата,
Не наследуют тебя
Божии ягнята.
Чтоб насытилась навек,
За хату родную
Нищий духом человек
Пролил кровь людскую.
Грешен он и весь в грязи,
В шинке пропил разум
И над недругом слезы
Не пролил ни разу.
Только резал, в клочья рвал,
На отмщенье щедрый,
Пек кровавый каравай
Родине ущербной.

1974

БРАЦЛАВСКОЕ ВОЕВОДСТВО

Золотистое лето.
                  В шинке малоросский Дионис
В красных как пекло штанах
                                      хлещет горилку, бранясь
Рядом таинственный сад,
                                      сад фонтанов и мраморных ваз
Замок магната, где пан, величавый как вяз
Корни пустивший
                            на варварской жаркой земле
Пишет меморию в пепельно-рыцарской мгле
Пишет меморию; тени охот и пиров
Тени латинских божеств
Отблеск сабель, знамена,
                                      корзины казацких голов
В тихом прохладном саду
                                      нереиды запятнаны кровью
Вязы бормочут в бреду
                                      и склоняют листву к изголовью
Умирающей Польши, заброшенной в Скифо-восток
Где народ непокорен, могуч и жесток
И гуляет казацкий Дионис в шинке
Сыплет проклятьями,
                                      саблю сжимает в руке

1979

УМАНСКАЯ РЕЗНЯ

Мертвых русалок, мертвых русалок
Мертвых русалок, мертвых...
Умань, послушай зауми,
                                      слез и железа зауми
Ухом замученным зауми,
                                      слёзы железа послушай
Прорва сыновних ртов, горла горящего, (ртов)
Почва сынов убиенных, (ртов) Гонты кричащего
Сотника Гонты сынов, Гонты сынов  (сынов)...

1975

УРАЛЬСК

Чагано-набережная, волк углов
Грузовики в буран
                                не отправляются из Уральска
По щиколотку и пьян...
                                      Чагано-нож, кровь...
Батюшка наш, Волк Углович,
                  скушай из барских голов
                                                        варево с топором
Заячьей чарочкой чокнись с Уралом,
                          чокнись с Чаганом,
                                                        розовый мальчик Гринев

1975

ВОЗВЫШЕНИЕ МОСКВЫ

Здесь князя Юрия рука
                  боярина сгубила
И вознеслась она
                  у оскверненных вод
Из лыка крови
Из бересты смерти
И сим крепка
И крут ее народ
И храмы их молитв белее молока
Ты скопидомица, татарская лисица
В рогожу земли собирала и не зря
А после родила Ивана-упыря

1981

КНЯЗЬ ХВОРОСТИНИН

АКУЛА-КУНСТКАМЕРА

Вот акула-кунсткамера. В ней
Головы турок в спирту
Петр в железных ботфортах
Церберша ангальт-цербстская:
                  в ноздрях сияют алмазы
В заднице блещет топаз
Рядом кленовый Пахом,
                  ладан, церковное пенье
Пушкин на девке верхом,
                  пишущий стихотворенье
Дивно бродить и смотреть
В многокамерной рыбе, правдивой как смерть

1980

СТРОКИ К ИСТОРИКУ

                                    А.Рогинскому

Перепись мертвых, исчезнувших
                  делается для живых,
Перепись их поступков
                  великодушных и жалких,
Память об их дыханьи
                  трудном, в бушлате стужи,
Память об их архивах
                  в пламени воровском.
Нынче ютятся их вдовы
                  в нищенских комнатухах,
Дарят друг другу иконки,
                  христосуются на Пасху,
Спрашивают у историка:
                  "Веруете или нет?"
Шарить в углах беспамятства
                  и находить свидетельства
Жизни давно утраченной,
                  списанной на утиль,
Шарить в стране беспамятства –
                  вот ремесло историка.
Дело разведчика Божьего,
                  праведный шпионаж.

1977

6

РАЗМЫШЛЕНИЕ О ДЕРЕВЕНСКИХ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЯХ

Вы служители Господа в волчьих углах темноты
Мужики Его пахоты.
                                      Церкви народной попы
Желуди дуба мамврийского
                                      в неблагодатной земле
Полупьяные, нищие старики
Вы – отцы нигилистов,
                                      плевавших иконам в зрачки
Говоривших, что Бог – кислород
И что нужно страдать за народ
Вы – заклинатели солнца,
                                      сопроводители мертвых
Благословители воинов,
                                      крестители новорожденных
Вы – хранители света в годину бед
В море мора и плача,
                                    когда не находится след
Божьей стопы
                      и голодная шляется тень
Посреди деревень
                              и в полях, неотвязных как бред
Ну так что ж, помолитесь за нас!
                            В небесах помолитесь за нас!

1975

* * *

Я готов
            этот город покинуть,
                            коснуться пропащей земли
Родины малой, трепещущей
                            как воробьиное тельце
Я уеду туда,
              за плечами останется город
Дыр и дворцов тараканских,
                            истукан из гранита и спеси
Я сбегу из него,
              чтоб коснуться тебя, глухомань
Родина предков моих
                            у младенческо-млечной Мологи
Устюжна Железопольская,
                            утюжок из железа петрова
Господи... Наша земля... вся изранена...
                                          Щебень и мусор
В церкви заброшенной, жалкой,
                            где служили усердные предки
Отпевали умерших,
                            крестили младенцев ревущих
Кто же теперь воскресит
                            эту почву мычащую мертвых?
Чистый отыщет родник
                            на равнине железного поля?
Родина... почва... родник
                            млечной надежды слова

1981

* * *

Нет Пошехонья. Где были поля и деревни
Синее море шумит
Видно, буденновский конь топнул железным копытом
И провалилась земля
И вот теперь иногда
Слышен бывает со дна
Звон церквей затонувших:
                            это священники мертвые
Рыб созывают к обедне

1982

* * *

Мне цыганка-рябина
Милей хоровода берез
Их славянский наркоз
Снимет боль, но не вылечит сплина
А рябина целит
Зрелой яростью ягод кровавых
И по селам царит
И цыганит в дубравах

1981

* * *

У истока словесности –
                            горестно-светлое "Слово"
О поражении сага,
                            и пахнет славянский родник
Горько-целебной травой
                            с половецкого дикого поля

1982

* * *

Ты говоришь, что, пьян и болен,
Не слышит русский человек
Звон потонувших колоколен
Со дна своих нечистых рек
Но может, сила есть в бессильи
В косноязычьи – Божья речь
Живое золото России
Удастся все же уберечь

1980

* * *

Смерть как глину месили
Стлали мертвыми гать
Божья мысль о России
Как ее угадать?
В темноте непогожей
Чуть мерцающий свет
Тайный умысел Божий
Искупленье... ответ

1981

* * *

В какие канули пространства
Твое крестьянство и дворянство
Твое духовенство
                            и твое чиновничество
И Оптиной пустыни белые, белые стены
И скиты белозерские – русская Фиваида
И к мощам исцеляющим –
                            массовые паломничества
Нынче девы безумные – Злость и Обида
Хмуро бредут по твоим дорогам
Спросят: а где же отмеченность Богом
Хлебный экспорт, соборность, купечество?
Я не отвечу. Я тебя не умею судить
Отечество

1990

7

ФЕДОРОВ

Предлагаются трудлагеря
И бригады всеобщего дела
Чтоб сыновним проектом горя
Собирали погибшее тело
Отче-атомы, отче-сырье
Для машины всеобщего дела
Чтобы новое тело твое
Через звездные зоны летело
Отменяются плач и слова
Утешенья скорбящих на тризне
Мировая столица Москва
Станет лоном технологов жизни
Мир Европы греховен и мелок
Осуждаем к нему интерес
В атмосфере изящных безделок
Не бывает священных чудес
Остается в проекте Россия
Спецземля для научных чудес
Здесь могилы для нас дорогие
Просияют во славу небес
И раскинется щедрой листвою
Над породами новых людей
Царство Божие – древо живое
Из земных вырастая вещей

1973

* * *

Прораб сказал:
                            движенье звезд
Прообраз нашего сознанья
Мы строим человеко-мост
                            над ночью мирозданья
Пролетарий – субъект созиданья
Демиург и космический мозг
Чтоб иссякли в селениях слезы
Мы пасем электрический ток
И всемирное железо
Тихим зверем ложится у ног

Лето 1972

* * *

И красный всадник на заре
С буденновской звездой
Сказал: "Сойди, – седой горе, –
Я повелитель твой
Я с огненным мечом
Рабочий человек
А за твоим плечом
Страна молочных рек
Кисельных берегов
И ханаанских роз
И там пасет Христос
Сияющих коров
Там пиво пьют и мед
И сеют хлеб шутя
Там тихое дитя
Слепого льва ведет
И я туда скачу с утра
На пролеткультконе
А ты сойди с пути, гора
Открой дорогу мне"

1974

* * *

Ты чуешь гарь. Земля в петух-пожаре
В петух-мечте о красно-золотом
Опоньском царстве, где голодным ртам
Отрежут по куску зажаренного Бога

1982

НЕБЕСНАЯ КНИГА

Зацвела! Ветвясь, главнеет
Здравствуй, книга-комиссар
Трепеща, пред ней бледнеет
Моисеев ветхий дар
Ты у стен Ерусалима
К нам упала с небеси
И как бороды хранима
Мужиками на Руси
Здравствуй, книга мировая
Голубков небесных дар
И с наганом комиссар
По складам читая:
"Трепещите человеки
Скоро будет красный суд
И с Фавора потекут
Огненные реки
Правда вызвала на бой
Кривду белоглазу
Чтоб ее – лихой рукой
Укокошить сразу
Просыпается народ
Пробудилась злоба
Лазарь праведный встает
С топором из гроба"
Истребляя ветхий век
Самый дух евонный
Что ты ищешь, человек
Муж коннобуденный?
Божья книга, как нам жить
В мире правд неправых?
Неужель пшеном кормить
Голубей кровавых?

1974

АГИТФАРФОР

Агитфарфор пролетарский:
              росписи блюдечек, блюдищ
Видишь: рабочий, летящий
              в облака на скрежещущих крыльях
Видишь: испуганный поп
              перед штыком продармейца
Чаша "Венчанье России",
              блюдо "Несчастья России"
То ли для пиршеств грядущих,
              то ли для украшенья
Коммунальных жилищ...
Справка искусствоведа: "К сожалению
большая часть агитфарфора была скуплена
коллекционерами, как отечественными,
так и зарубежными, и поэтому не стала
инвентарем ПРОЛЕТАРСКОГО
МИРОЧУВСТВОВАНИЯ"

1981

НА МОТИВ БЛОКА

Мутно-кровавый Пьеро
Уголовщина, нож, брызнул нож,
                            на снегу Коломбина
Улица ночи зимы
                            петроградской бесхлебной мятежной
Что там за вьюгой кромешной
                                          вдруг сверкнуло?
Глаза Колымы

1981

ЭДУАРД БАГРИЦКИЙ

Смерть наш товарищ:
                            Мичурин из сада убийства
Врач, прививающий бешенство
                            пионерчикам розовощеким
В коже защитной чекист,
                            в прозодежде рабочий, механик
Ширится, словно ударничество,
                            смерти служебный реестр.
В колбе микробов ненависти
                            кормит поэт полумертвый
Крыльями машет над ним
                            птица романтики яростной
Слышишь: враги наступают
                            с запада, с севера, с юга
Раненный пулей кулацкой,
                            видишь, упал комсомолец
Кровь заливает лицо,
                            кровь на подушке поэта
Слушай меня комсомолец:
                            с юга, с востока – враги
Кровь наш товарищ,
                            и если прикажет – солги
Кровь наш товарищ,
                            и если прикажет – убей

1977

МЕТРОСТРОЕВКИ ПРИВЕТСТВУЮТ ПЕРВЫЙ СЪЕЗД СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ

Вот они, метростроевки –
                            из захолустий Маруси
Где в избе заколоченной
                            Бог раскулаченный плачет
Где Господних угодников
                            в проруби топят беззвездной
Активисты колхозные...
Вот они, метростроевки
                            с молотками отбойными, строем
Сквозь пролом преимуществ
                            вошли в рукоплещущий зал
Зодчих душ человеческих...
И лесные фиалки
                            таинственным сестрам по классу
Преподнесет Пастернак

1990

КАВАЛЕРОВ

Праздник новый, праздник вешний
Море красного огня
Но царапаются вещи
Невзлюбившие меня
О, мясных гигантов хор
Фабрик-кухонь трубы
Христианских душ собор
Заменили клубы
С комсомолом дружит Чехов
Вешним бесом обуян
И с колбасо-человеком
Битвы нет у христиан
Не завидуйте уродам
Отщепенцам слабогласым
А завидуйте заводам
Футболистам и колбасам

1975

* * *

И колхозные дети в лукошке
С болота кровавой морошки
Принесут к мироеду в избу
Там кулак лежит в гробу
Черный, вздутый как пирог
А в углу упрям и строг
Иисус безлошадный
Примерял его портки
Полон мощи беспощадной
И бедняцкой злой тоски
Спас голодный, бог запечный
Большеротой бедноты
И очи всемирной беды
Синевы назарейско-увечной
Ну, а глотка его широка
Чтобы мертвого съесть кулака
И под счастливым, новым небом
Щи хлебать с человеко-хлебом

1974

* * *

Ягод кровь замороженных, Павлик Морозов
падает лес мертвяков
гроздья детских голов
гроздья крови и яда
щепки крови и щепки богов
почва корова отцы вода
небо корова, отцов трава
ягодки отцеубийц
баня баб тараканьих
боги – дрова мертвецов

1975

* * *

Перегибщица-смерть,
                            сторожиха колхозного сада
Активистка-старуха
                            с заряженным дробью ружьем
Ждет, затаившись, воришек,
                            деревенских мальчишек сопливых
Похитителей яблок
                            с деревьев народного рая

1985

* * *

Вот среднерусская картина:
Деревья сплошь середняки
И подкулачница калина
Чертополох ползет в колхоз
Трава ревет с тоски
Россия... родина... от слез
Полнее ток реки

1981

* * *

Потопили богов,
                            и живем мы в колхозе духовном
Чистотелые девушки
                            лен убирают в полях
Реки полны молока,
                            и летают по воздуху рыбы
Славят равнины и горы
                            и новый космический лад

1982

ХОР ЗАКЛЮЧЕННЫХ НА БЕЛОМОРКАНАЛЕ


(Из пьесы "Гидроартерия")

Слушайте нас, это мы
Слушайте, слушайте нас
Мы из провала, из тьмы
                            из последней земли говорим
Мы – каналоармейцы, солдаты
Гидроармии гибельной,
              сцепщики прорв океанских
Нового неба рабы
Это не мы – не рабы
Вы не рабы, а не мы
Рыбы немее рабы
Мы, а в награду – гробы
Мы – бесплатное быдло
Это мы на заре мирозданья
                            строили, мерли и строили
Трупожилища в Египте,
                            вавилонские лестницы в небо
Ныне мы строим для вас,
                            строим покорно для вас
Гидроартерии, Левиафано-заводы
Обще-чаше-жилища
                            и в небо-ступени-жилища
Обреченная масса,
                            мы строим, а после – на дно
Мы в истории – клякса.
                            В анналах – мертвяко-пятно.
Мы – дорога костей
                            от Онего – до Белого моря
Рыботракт осударев,
                            канал всенародного мора
Смертопуть многотолпный,
                            сцепка миров, не морей
Рабомира живущих
                            с хладомиром навеки ушедших

1985

НОЧНОЙ ВАХТЕР

Пассеизм и гуманность
                            меня не спасут, не спасут
Фонд любви опечатан,
                            стреляет с луны биопушка
Все мертвы соловьи,
                            и на речке гнилой Оккервиль
Бродят лунные кошки
Здесь окраина жизни –
                            ремонтный заводик старья –
Смело внедряй в производство,
                            смело внедряй в производство
Смело овладевай
Помни о Рыбоосновах
                            и Гниющебагровую Книгу
Впрок изучай по параграфам
                            в кровь-уголке заводском
Где-то здесь стрельбище рядом
                            (Помнишь учебные стрельбы?)
Стрельбище там, на луне,
                            целятся лунные люди
Целятся, целятся в нас
"Слушай, – сказал Верещагин, –
                            слушай меня, англичанин
Пушечным кормом считающий
                            непокорных как духи индусов
Слушай, мы шли по пустыне
                            под лучами нещадного солнца
Доброе войско царево,
                            Скобелев – наш генерал
Сила российская шла
                            против силы поганых агарян
Флаг водрузить православный
                            над хиреющей в хищности Хивой
Флаг воздрузить... водрузить..."
"Слушай, – сказал англичанин, –
              я солдат, солдат королевы
Добрый солдат королевы,
на расстрел выводивший сипаев
Выпьем за право сильнейших"
"Выпьем, – сказал Верещагин, –
              Славно хлебнуть на луне"
Жухлых батальных полотен,
                            давних пехотных походов
Призраки, лунные тени
                            воинов, чуждых вины
Что они мне? Я – не воин.
                            Я – вахтер, стерегущий заводик
На ночь чаёк заварю
                            и червивую, алую книжку
Буду читать до утра

1982

К СЕКРЕТАРЮ РАЙКОМА

(Ода)

Ухо склони, секретарь,
              к нуждам народным
К почве взыскующей,
              к звеньям аккордным
К деду ржаному
              и к духам массивов древесных
Ухо склони, секретарь
Сквозь бумажную тучу
              докладов, отчетов и сводок
Слушай околицу –
              толки мужицких миров
Праведен будь и смирен,
              и молись по утрам на иконы
Местных угодников
              в красном углу кабинета
Не отрывайся от масс.
              Что за доблесть в хрустальной карете
С негром-невольником
              ездить в хоромы райкома!
Что за дикий обычай
              убитых в степи леопардов
Вешать в приемной!
              Не в этом призванье партийца
Плач больных и убогих
              он должен услышать сквозь толщу
Бюрократических толков.
              Услышать, утешить, помочь
Толпам, брошенным в ночь
В бесхозяйственность грубой природы
С алкоголизмом борись:
              в городах и поселках открой
Антибахуса избы,
              а в городе Трезвости терем
Сказочно-пряничный выстрой,
                                          но помни:
Не враг закадычный
Алкоголик типичный
А просто бредущий во мгле
Грешник печальный
Смело бригадный подряд
              заводи на заводах и стройках
И про село не забудь –
              ибо подряд – это путь
К лучшему миру,
              к воздушным садам ноосферы
Три добродетели
              держат каркас управленья:
Компетентность, Хозяйственность, Деловитость
Три добродетели –
              помни о них, секретарь
Помни и честно служи,
              не себе, а родимым просторам
Скромно, до гроба служи

1985

НА СМЕРТЬ УТОПИИ

Кто такая Утопия?
              Это утопленница
В мутной, нечистой воде,
              в омуте дней настоящих
Вот и уложена в ящик
Грубый, дубовый.
              Богодева, а может быть, Книга
Кругло-багровая,
              в живожелезной одежде
Стража торопится:
              ночью, украдкой, как воры
Тело ее унесут
              захоронят в отходах заводов
Радость народов
Ну и пусть, не заплачу, довольно
Без нее ведь не больно
Сносно даже
И стражи в приличных костюмах
Кто-то спохватится:
                            где же Она?
С неба сошедшая к нам Жена
Закопали, забыли
А ведь когда-то любили
Как же нам без нее
                            совершенствовать технику жизни?

1985

8

* * *

Трудно зарубцеваться
              детским обидам, царапинам в сердце, в уме
Когда изгоняют
              из игр в казаки и разведчики
Когда презирают
              и мажут землею лицо
Когда хлещут крапивой
              посреди флибустьерского лета
Горько детям-изгоям
              в малиннике жизни счастливой
Обделенным малиной,
              гонимым свинцовой Садовницей
Грязные, страшные дети,
              размазывающие слезы
От сердечной занозы
              готовые броситься в пруд
Мучить кошек,
              наказывать смертью жуков
Глянь, на дереве жук-гуманист
Тихим пальцем его раздави
Копошатся обиды и мир без любви
Словно детские слезы, нечист

1976

ДВОРОВЫЕ ИГРЫ

Нынче военный совет
              у Великого Волка Виталика
Славка пришел с томагавком
              Гришка с отцовым ножом
Войско Волков Красношерстных
              готовится к завтрашней драке
С войском Свинцовых Воронов
              с переулка воровки Раисы
К бою готовы рогатки, палки и дохлые крысы
Завтра заборы и лестницы
              будут забрызганы кровью
Нам не нужны компромиссы
              с жалким вороньим отродьем
Завтра в дворовом сраженьи
              мы победим, повторяя
Имя Великого Волка

1978

ИНИЦИАЦИЯ

Мальчик... И солнце тебе немило
              Перед сонмищем богоотцов
Перед комиссией воинов
              в гимнастерках, заляпанных красным
Перед пытливыми эскулапами
              с деревянными, страшными лапами
Ты ли вчерашний школьник
              из страны матерей и сестер
Из зелено-таинственной школы,
              где писал неуклюжие буквы?
Где нагая богоучительница
              с золотистой косой до бедра
Утешала тебя,
              отмывала лицо от обиды?
Ты ли сегодня, дрожащий,
              предстоишь перед глыбой героев
День наступил посвящения,
              слышишь его барабаны?
В джунглях железного солнца
              громче его барабаны
Громче его барабаны
              и громче, и громче, и громче...

1976

ОСКВЕРНИТЕЛИ СТАТУЙ

Дело богинь зарубежных –
                            выставлять непристойные прелести
Мраморным мясом кичась,
                            и в ночной, непредвиденный час
К нам приходить в общежитие,
                            забираться в постели,
                                                        под простыни
Пальцами мрамора наглого
                            щекотать неокрепшие члены
Потных, мальчишеских тел
Мы отомстим этим бабам,
                            богиням, раздетым бесстыже
Правившим в Риме, в Париже
                            сотворившим науки для греков
Будет великий реванш:
Сбросим на чистую землю
                            кирпичами побьем истуканш

1979

ЭРМИТАЖ

1.
Да, я был в Эрмитаже. Там все покупное, не наше
Там мясистые бабы глядят похотливо со стен
Там какая-то римлянка грудь предлагает папаше
И какие-то матери плачут о мертвом Христе
Это все нам чужое и нашей тоски не развеет
По грядущему миру, простому как шар голубой
Не возьмут за живое амуры, венеры, евреи
Только ум искалечат, а нашу не вылечат боль

2.
Подожги Рафаэля, прокравшись, как тать, в Эрмитаж
Пламя тигром чумазым побежит с этажа на этаж
Подожги Рафаэля, к чему тебе очи мадонн
Если сам ты, Емеля, с рожденья судьбой обделен

3.

На гибель "Данаи"

Перед темной душой,
              перед злобой литовских болот
Беззащитна она
              и заплатит сполна за обиды
Племени чуждого ей,
              и кривится от плача Эрот
Знает должно быть –
              бессильна ее красота
Перед местью мужицкой

1981–83

ТЕРРОРИСТ

"Смертопощечина
                            ангелу сдобного рая
Сексопаркам щебечущим,
                            завлекалищам дево-хрустальным
Порно-норам зияющим,
                            мессам, щекочущим Бога
Их благоденствию, их неподкупному небу
Их демократии, партиям, телевизорам,
                                          виллам на взморье
Смертопощечина, ненависть, ненависть... месть
Ищут убийцу: кто он? Араб? Итальянец?
Немец? Монгол? Выдает варианты компьютер
Кто он, губивец?
                            Человек или призрак из книги
Век назад сочиненной
                            в Петербурге промозглом, больном
Порожденье подполья,
                            фантом Достоевского мозга

1985

9

* * *

Желто-бог у Зелено-бога
Выиграл в шашки шалаш орешник
Пруд лягухин и тайны детства
Зелено-бог взял зеленый посох
Шапку листвы
              и ушел чуть всхлипнув
В джунгли тигров таинственных,
                            в Африку нашего детства.
И ему вослед потянулись птицы

1976

* * *

Речи отец ручеевник
                            с коробом шишковатым
Речевик с животравником,
                            с чепуховником жизни зеленой
Водоключарь ключепийца,
                            речелов в древоогненной лодке
Плотник палат муравьиных,
                            чернобожник из черной избы

1978

* * *

Чернобаба земли,
                            чистобаба воды
Ловят огненных рыб, кличут черных зверей
На костре колоколенку жарят как гриб
Варят луковки русских церквей
Варят зелье и кормят толпу зеленят
Что в полночной траве бубенцами звенят

1978

* * *

Чаща мухрыжечек
                            с головами трухлявыми, тухлыми
Топи Малашки-морошки,
                            лунно-серебряный ножичек
Хлипкие хляби лягух,
                            корнеубийственный лес
Здесь провалился, исчез
                            храбрый Егорий с конем

1978– 79

КОСМОС-ИЗБА

В космос-избе
                      разгулялся топор топорович
Волкоугол углович
                            вгрызается в печь-хлебородицу
Штоф-тихолеич
                            пускается в пляс с кочергой
Щи с помелом улетают во двор
Звездный в соломе разлаялся хор
Космос-изба-людоедица,
                            не ты ли Егория-конника
Проглотила с блинами?

1989

* * *

Лес полезных чудовищ,
                            научно хранимая глушь
Войско огненных змей,
                            затаившихся в нише
Экологической.
                            Храбрый Егорий, не трожь
Этих славных горынычей,
                            змей – он хозяйственный муж
Он – слуга биосферы.
                            Не брезгуй же им, Доброславна

1982

* * *

Я ненавижу лес. Зеленомассой розг
Он хлещет нас – заблудших и влекомых
То в кровомясый гриб,
                            то в липкий мухомозг
Готовый вмиг всосать, как насекомых
Милее мне просторный царский сад
Аллеи вольные и нимфочки фривольны
Из настоящего зовущие назад
Туда где жить отрадно и не больно

1981

* * *

Видишь: Березовна пляшет,
              Рябинишна машет платочком
Бьет в ладоши Ольховна,
              глядит исподлобья Дубович
Хмурится Ельнишна – темная, злая старуха
Лезет из мха Мухоморыш,
              прячется в топи болотной
Клюквичей мелкий народ

1982

АМАЗОНКИ

Кони ржавожелезные ржут,
              и волосы в краске зеленой
Ниспадают на плечи
              на скифов несущихся всадниц
Меченосиц и копьеметальщиц,
              автоматчиц богини сражений
Скифов в бою победив,
              возвращаются с песней в казарму
Пленных дрожащих ведя
              под конвоем овчарок рычащих
Пленных униженных, плачущих,
              любовников ночи грядущей
Жестких постелей рабов

1977

* * *

Пиршество матерей
Богатырш на кургане,
                            в броне до бровей
В рукавищах могучих,
                            душивших поганых детей
Богатырши-Микулишны
                            пьют, а не плачут
А придут супостаты –
                            в атаку поскачут
На конях в рукопашный
                            без страха, сомнений и мук
И заплачет зазряшный
                            сопливый малыш Почемук

1982

10

НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА В СТИХАХ

* * *

К смерти счастливой
                            в научно оправданной битве
В лингвовойска ноосферы
                            призваны мальчики лбастые
Строем стоят,
                            и сверкающе-жалящий логос
Слово убойное
                            демонстрирует им лейтенант
"Сим победишь, – говорит, –
                            супостата, врага ноосферы
Недруга пленки духовной,
                            покрывающей нашу планету
Сим истребишь, – говорит, –
                            или жмуриком ляжешь, салага".

* * *

У штабного компьютера
                            "Армагеддон-19"
У дисплея его
                            собрались воеводы в доспехах
Завтра в 11.40
                            начинается бой за планету
Боероботов света
                            против роботов мглы неизбывной
В оба глядите народы:
                            биопокров под угрозой
Ровно в 11.40 –
                            не забудьте включить телевизор.


Биоархитектура

Биоархитектура:
              живой инвентарь проживанья
Джунгли растений-жилищ,
              недра животных-жилищ
Мир организмов-домов,
              организмов-заводов и службищ
Всасывающих вместилищ
              тысяч людей и машин
Плачут Железо и Камень,
              плачут дрожащие жертвы
Рая белкового –
              всепожирающей Жизни


Федоров-армия

Видишь, как Федоров-армия
                            марширует в своей униформе
Бьют барабаны ее...
Это идут воскресители –
                            инженеры искусственной жизни
Гнили и духа смесители
                            в биоколбах погосто-заводов
Скоро появятся гости,
                            долгожданные гости ОТТУДА
Скоро воскресшие кости
                            переполнят общественный транспорт


* * *

В день поклоненья Отцам
              в парке Центральной Могилы
Мы целовались украдкой,
              но пойманы были с поличным
Федоровцем участковым


* * *

Худо охранником быть
              в Храме народном Главхлеба
Дразнит глаза глядоков
              карнавал караваев и булок
Вот и торчишь с револьвером,
              охраняя румяное царство
Травоконсервный паек
              получая в награду за труд


* * *

Школьным наркологом
              честно работал три года
Пьющих подростков лечил,
              трезвости жизни учил
Долго б работал еще,
              да сгубили проклятые бабы
Сексологичка-подлюга
              с экологичкой-подругой
Невзлюбили меня
              и донос настрочили начальству
Обозвали облыжно
              противником жизни, аскетом
Обвинили в подрыве
              родной биосферы, мерзавки


Школа-вытрезвитель

Вызвана срочно милиция:
              бунт в вытрезвителе-школе
Алкогольный компьютер
              разбили мятежники-дети
Бьют педагогов-наркологов,
              полигон захватили пришкольный
Атомной пушкой учебной
              тщатся разрушить луну


Библиотерапия

Важный почин
              появился у нас в регионе
Библиотерапевты
В общежитиях смертников
              развернули большую работу
В бронеконтейнерах
              возят старинные книги
Предлагают прочесть
              Лао Цзы, Кьеркегора, Толстого
Чтоб насытились души
              идущих в расход по Программе
Завтра читатели эти
              станут кормом для почвы несытой
Завтра их пепел питательный
              распылят по родимым полям
Завтра в расход по Программе
              и не вспомнят о них просвещенцы
Утешители штатные, библиотерапевты


* * *

Это – завод:
Юдо прогресса научного,
                            завод автоматов библейских
Роботов ветхозаветных
Первенец тысячелетки,
                            столп индустрии таинственной
Первенец, чудо-завод
                            по созданью сверхмощной модели
Ветхозаветного исторического процесса
Что же, пройдем по цехам:
                            в первом стоит перворобот
Ветхий Адам, порождающий
                            из ребра электронного Еву
Далее Авель и Каин:
                            Авель – покорный программе
Робот смиренный, робеющий
В Каине – тяга к убийству,
                            бунт против вложенной схемы
Грех возлелеянный
                            в недрах железного мозга
Далее видим ковчег добронравного робота Ноя
Толпы существ механических,
                            от потопа чудесно спасенных
Далее – что там еще? –
                            цех пророков великих и малых
Цех полководцев, царей
                            и в секретнейшем, дальнем отсеке –
Цех по созданью Мессии
Библия – тонкая ткань,
                            сгусток жизни трепещущей
корчащееся бытие


* * *

Какой увижу сон – решает Центросон
Паукокаменный, висящий
В воздухе наукоемком

* * *

Вновь посылают с работы
                            в школу районную йоги
Всем, кто достигнет нирваны,
                            обещают прибавку к зарплате

* * *

Некуда стало бежать:
              вес дороги в леса перекрыты
Экологической стражей,
              а пропуск на вход в биозону
Древошумящую –
              только за взятку дают


* * *

Осень, осень...
                            списанные компьютеры
Мокнут в полях под дождем
Мокнет лес золотой
На ландшафтных щитах нарисованный
Лес, шумевший когда-то
В этих печальных местах.

1982–87

НЕНАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА В СТИХАХ

Левиафан


(Опыт научного описания)

Чешуеглазый,
              с дрожащим Ионой во чреве
В недрах узилища рыбного,
              в тесноте кровокамеры хищной
Страшно и нечем дышать
              в государстве его биоклеток
В социуме телец
              кровяных
                            под командой турбинного мозга
Скоро ль извергнешь назад
              поглощенных, заглоченных толпы?
Скоро ль нырнешь без возврата
                            вниз, на библейское дно?

*

Вот Гнильпросветуголок
              кладбища новосельного,
                            гниль-огонек. Вечерами
Здесь собираются жмурики –
                            смертожители местных могил
Посмотреть в телевизоре
                            розыгрыш черепа... матч
Вспомнить попойки гнилушные,
                            бормотушно-багровые ночки
Вспомнить, вздохнуть и вернуться
В Червогриб многоместный,
                            растущий сквозь недра земли

Демон

Око крылатое, глаз
              тучу пронзающий,
                            мощное варево-око
Хищное око-огонь,
              взгляд светотелого зверя
На ландшафт непорочный,
                            на девичегрудые горы
Страшно над жизнью паря
Жить.
          И не лучше ли бесом болотным
Девок за банькой пугать
И по ночам воровать
Мясо из божьей кастрюли


Башня-библиотека

Башня до самого неба,
              башня-библиотека
Вьющихся лестниц извивы,
              фолианты в размер этажей
Хмель-виноградьем увитые
              с заржавленными замками
На шумерских цепях
Здесь чернокнижье цветущее –
              тайную мудрость Адама
Кто-то постигнет, вместит,
              и тогда остановится время
Ангел свернет небеса


Библиотека-аквариум

Библиотека-аквариум:
              лампы мерцают таинственно
В мутно-зеленой воде
Тихие рыб косяки
              проплывают по темному фонду
Влагоустойчивых книг
Воду привозят в цистернах
              с Адриатики синей до боли
Воду с травой и медузами,
              чтоб в живительной влаге жила
Многотомная мудрость
В маске и ластах своих
              проплываю вдоль полки подводной
Вновь я спокоен и тих
              в толще стихии свободной
За зеленой стеклянной стеной
В царстве русалочьем

1982–87

11

* * *

Солдат всегда вооруженный
Презревший боль, убивший стон
Но чьей-то смертью пораженный
Вдруг как дитя заплачет он
Так у библейского борца
Его мышца боевая
Трепещет мышью, чуть живая
Пред мощью Божьего лица

Осень 1972

ФАНТАЗИЯ НА ТЕМУ 1-ГО ПСАЛМА

Морей и трав колебля лона
Подъемлет ветер смрадный прах
Вы прах, отступники Закона
Тела, горящие в пирах
Лишь тот блажен, кто к нечестивым
Нейдет в греховные дома
Их языки черны и льстивы
А пир заразен как чума
Они за страшными столами
Не упадут пред Богом ниц
Глядят их мускулы волками
В груди у них сердца лисиц
Вы – сор у Господа в ладони
Земли пустое вещество
А дни блаженного – в Законе
О Боге помыслы его
Не видя судящих жестоко
Не слыша недругов своих
Он весь как древо у потока
Толпы шумящей, вод мирских

1972

ФАНТАЗИЯ НА ТЕМЫ ГОГОЛЯ

В беде, в болезни и в позоре
Влачит очами человек
Адриатическое море
Стеклом застывшее навек
Что человек? Он с неба пролит
На землю бедным молоком
И беда его неволит
И страстями он влеком
Он рожден на ложе плача
В скорби тела, в скорби крови
Ум колеблет неудача
Сохнет сердце в нелюбови
Только пани Катерина
Убаюкает младенца
О, Италия – картина
Беспощадная для сердца

1973

ГОГОЛЬ В ИЕРУСАЛИМЕ

Не божий град, не сад эфирный
Сквозь дождь и скуку перед ним
Реальный Иерусалим
Стоит как Миргород всемирный
И словно хлеб у бедняка
Черствы слова его моленья
Исчез феномен исцеленья
Гниет Кедрон, полурека
И в Галилее рыбари
Из той туманной древней дали
Забросив невод в час зари
Лишь душу мертвую поймали

1973

КОЛЫБЕЛЬНЫЕ СТИХИ

1.
И качая в колыбели
Тихо, тихо пела Дева
И от этого напева
Даже волки присмирели
Догорал свечи огарок
И волхвы из далекой земли
Мировому младенцу в подарок
С неба месяц принесли
2.
За окном избы – земля ночная
Там пашет Бог колхозные поля
Тихо ангелы летая
Млеко звездное лия
И послушные зарницы
Озаряют божий труд
А с рассветом – его рукавицы
На распаханной ниве найдут

Лето 1972

* * *

Может быть, Бог меня ищет,
                                                атомы боли даруя
Будничным, смирным вещам
                                                и невидимой дланью воруя
Атомы леса, земли,
                                корпускулы жизни цветущей
Красные атомы мака,
                                    пшеничные – свежего хлеба
Испеченного ангелом в белой печи деревенской

1978

* * *

Бог в повседневности:
      в овощебазах, на фабриках
В хаосе матчей футбольных,
      в кружке ларечного пива
В скуке, в слезах безысходности,
      в письмах обиды любовной
В недрах библейских дубов,
      в дрожи плоти от страха бескровной
Смотрит колхозник смиренный
      на Его тонкотканный шатер
Краски Его растер
      в мастерской остроглазый художник
Кто Он? Отец многоликий
      в многоочитых соборах
Или младенец, играющий
      с утренней новой звездой?

1979

ДИСПУТ

1-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он не человек
А заколоченный ковчег

2-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он могучий газ
И студень из бесцветных глаз

Математик:

Он – совершенный мозг,
        Он – всемогущий лоб
Из формул мост,
          из чисел небоскреб

Колхозник:

Неправда! Бог – небесный человек
Он попросился на ночлег
Ко мне сегодня

Богослов:

Вот умаление Господне
Бог стал ничтожен, нищ, убог
Но даже в рубище, Он – Бог

Хасид:

Бог в повседневности, в миру
Он гость у бедных на пиру

Моралист:

Бог в милосердии
            и в сборе нужных средств
Чтоб для несчастных выстроить дворец
Из серебра и хрусталя
Гордиться будет им земля

Имморалист:

Бог – вне добра. Он – ужас, гибель, гнев
В морях – Левиафан,
        в степях – свирепый лев

Гуманист:

Что Бог? Он жил, страдал, исчез
Недолог Божий век.
        На лестнице существ
Отныне выше прочих – человек

Новый мистик:

Да! Человек-Отец,
        а Бог – смиренный Сын
А не творец и скрытый властелин

Алкоголик:

Я снова горько пьян,
            но не судите строго
Подайте мне баян,
        я вам спою про Бога

(Ему дают баян. Он поет.)

Когда лежал я на панели
Печальный призрак подворотен
Зарею крыши заалели
И я услышал глас Господен
Господь сказал мне тихо: встань
Иди и пей любую дрянь
С любыми бабами греши
Пока алмаз твоей души
В ладони Божьей

Культуртрегер:

Кто алкоголика ничтожней?
Спасенье в творчестве,
          а пьяный – духом нищ
Он не алмаз, а вредный прыщ
На Божьем теле.

Скептик:

А вы спасенья захотели?
Но не все ли для Бога равно
Что мы делаем:
        пишем, изобретаем
Сторожим катера,
        или пьем в подворотне вино
Под названьем гнилуха:
        мужское, свирепое зелье
В нем вязкое солнце и злое веселье

Новый богослов:

Да, Бог всегда молчит.
                  Он без ушей и глаз
Он путнику в ночи
                  поводыря не даст
Голодному в ладонь
                  Он не насыплет крох
В вещах погас огонь.
                  Нам не поможет Бог.

Просто верующий:

Но брезжит свет во тьме,
        и в этом смысл вещей
И нищему в корчме
        дадут тарелку щей
И на пути слепой
        найдет поводыря
Бог рядом. Он с тобой.
        Ты сотворен не зря

1-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он не человек
А для земных существ ковчег

2-й мистик:

Мне Бог сказал, что Он – могучий шар
И в недрах вещества – пожар

Председательствующий:

Увы, нам истина не светит
Она пугливей, чем испуг
И как библейский скорбный ветер
Спор возвращается на круг


Конец


1979

ДИАЛОГ О ГРЕХЕ МЕЖДУ СТАРЧИКОМ ГРИГОРИЕМ СКОВОРОДОЙ И ОБЕЗЬЯНОЙ ПИШЕК

Сковорода:

Говорил сосуд с мочой
Доброму сосуду:
Я сияю, золотой,
Уподоблен чуду.
Говорил Мельхиседек,
Старец иудейской,
Что подобен человек
Кому грязи мерзкой.
Говорил казак Петро,
Внук Мельхиседека,
Что тигриное нутро –
Бремя человека.
Дал творению Господь
Благости излишек.
Отчего ж преступна плоть,
Отвечай мне, Пишек.

Пишек:

Ева оному виной.
Страшен мир двуполый.
Происходит грех земной
От прабабы голой.
Возлюбила грязь и плоть
И зиянье срама.
И разгневался Господь,
И случилась драма.

Сковорода:

Заслужили божий суд
Люди-бедокуры.
Где ж спасенье? Не спасут
Греки-епикуры.
Вся материя больна,
Как праматерь-Ева,
И черна как мир вина
Потребивших с древа.
Пьянство, сытость, блудострасть
Панствуют повсюду,
И в коронах блудовласть
Сладословит уду.
Потеряли люди стыд
В суете греховной.
Где же, Пишек, заблестит
Нам алмаз духовный?

Пишек:

О, в навозе сей алмаз,
В черноте паскудной.
Разгреби – и прямо в глаз
Засияет, чудный.
Как черна сковорода
С белыми блинами,
Черен мир – но не беда,
Божья правда с нами.

Сковорода:

Ах, сияющий обман,
Бремя человеков.
Чуден мраморный болван,
Обольститель греков.
Афинейское свое
Гнет афинорожий,
Не познав, что мир – сырье
Для машины божьей.

Пишек:

О, не будь дружочек мой,
Носорогом школьным,
Не грози сковородой
Еллинам фривольным,
Не гляди, что любят фалл
И похабны рожи,
В сих олимпянах играл
Божий пламень все же.

Сковорода:

Ах, мартышечка моя,
Дорогая Пишек,
Есть в проблемах бытия
Черных дыр излишек.
Не заткнет старик Сократ
Грецкими словами.
Ах, премудрость – страшный сад
С черными плодами.

Хор с неба:

Празден разума вопрос
Чушь – дела земные
Перед тем, что спас Христос
Атомы больные.
Не ищи, Сковорода,
Мудрости сосуды,
Стань юродом навсегда,
Обличая уды.
Будь в немудрости мудрец,
Просияй в народе,
И тебе сплетет венец
Божий птах Еродий.

Февраль 1979

В СТРАХЕ И ТРЕПЕТЕ

1.
Убитый молнией

Он был не вор и не грабитель
Он ставил свечи всем святым
Но с неба Бог его увидел
И пошутить решил над ним
Не в ореоле властелин
Он жил колхозником безвестным
И был убит огнем небесным
Ильей-пророком в день Ильин

2.
Нас гладит Бог железным утюгом
Он любит нас с ожогами на коже
А мы скулим и жалуемся: "Боже
Ты был нам братом, сделался врагом"
И как молиться? Петь хвалебный гимн?
Когда Его железо нас ломает
И дивный свет, невидимый другим
Живую боль не унимает

3.
Как Божий молот нас дробит
Живые кости сокрушая
И не исчезнет от молитв
Беда железная, большая
И верных правде искушая
К неправым Бог благоволит

4.
Летят болезни из мешка
Судьбы.
            И кружится над нами
Их невидимая стая
Кому назначена какая
Какими клювами, когтями
Вонзится в плоть
Кого надумает смолоть
В железной мельнице.
            И сам Железокур
Кружится с ними, ржав и хмур

5.
О, лик случайности – хозяйки кирпичей
Вниз падающих с крыш
                                  на головы прохожим
Летящих прямо в нас из Божьей пустоты
Вот собралась толпа. Убит!
                                          Неужто ты!
Нет. Слава Богу нет. Лишь на тебя похожий

1979

БИБЛЕЙСКИЕ ЗАМЕТКИ

1.
Ящики скорби и радости
    Кукла Его Авраам
Куклы Его Моисей,
    пророки, цари на Сионе
И на огромной ладони
Камушком кажется Храм
Ящики гнева и трепета,
    войн, всесожжений и царств
Имя Его не узнаешь,
    след от стопы не найдешь
Входит Он в мясо как нож
Жизнь похищает как вор

1978

2.
Вот Он из толщи Ничто –
        Огнь невещественный
Буря в пустыне синайской
Буря на море –
            конец человека-челна
Вот Он – вожатый, ведущий
        через тело быка-чугуна
Словно хворост
        Его запылали глаза
Ветхий образ –
        над грешным
народом гроза

1982

3.
Исаак против Авраама

Бог или ангел случайный
Мимолетящий,
                тогда удержал его руку
Я не знаю и знать не хочу
Вряд ли кому интересны
Нынче эти разборки
Но все ж расскажу по порядку.
Утром проснувшись
Вышел я из шатра и увидел:
Двое наших рабов,
      двое юношей, купленных нами
На базаре в Салиме
      топорами халдейскими рубят
Для всесожженья дрова
Рядом отец Авраам
      над точильным склонившийся камнем
Темный как туча на небе
      точит свой Богонож
"Разве праздник сегодня, –
      спросил я тогда Авраама, –
Почему ты, отец,
      приказал заготовить дрова?
Точишь нож, для чего?
      Неужели Господь захотел
Снова жертвы внеплановой?"
Ничего не ответил отец
Лишь рабам повелел мне на плечи
Дров вязанку взвалить
      и пошли мы вдвоем по дороге
В землю Мориа
Шли мы три дня и три ночи,
      и вот наконец перед нами
Гор появилась гряда
      и опять я спросил Авраама
"Где же тот агнец, отец,
      что назначен на кушанье Богу?"
И опять не ответил отец
Только тогда,
      когда дикой тропой мы взошли на какую-то гору
И дрова разложили,
      только тогда я взглянул
Аврааму в глаза
      и увидел глаза человека
Ставшего тигром
Хищным прыжком
      прыгнул он на меня. Я упал
На поленья ничком,
      потеряв от удара сознанье
И очнувшись увидел,
      что вервием жертвенным связан
От коленей до плеч
То ли ангел случайный
Мимолетящий, тогда удержал его руку
От прямой уголовщины
              или грозный раздумал Господь
              чавкая есть мою плоть
Я не знаю и знать не хочу
"Мальчик мой долгожданный, –
      отец лепетал со слезами, –
Мальчик мой Исаак
      ты спасен от Господних зубов
За мое послушанье,
      за хожденье мое перед Богом
И отныне наш род
      воссияет в пустотах веков
И по Божьему слову
      та область, где странствуем ныне
Станет нашей землей"
Я не ответил.
      Я молча, по скользкой тропе
Стал спускаться в долину

1990

4.
Кто это был, я не знаю.
      Мне имя его не сказали
Был ли Он Некто, похожий
      на меня, на отца и на брата
Или Ничто бестелесное
      приходило в то время на землю
Был я тогда малолетком.
      В Мицрайме, земле потогонной
Были на стройке рабами
      братья мои и отец
Злобно глумились над нами
      фараоновы слуги – прорабы
Мы ненавидели их
Помню, в священную ночь
      спать не ложились в бараке
Месяц, как жертвенный нож,
      тихо сиял над землей
Помню, как ели ягненка,
      обжигаясь, давясь от волненья
И вот тогда, наклонясь
"Слышишь, – сказал мне отец, –
      за бараками нашими –
              слышишь –
Ходит Господь по земле,
      наказуя народ мицраимский
Первенца в каждой семье
      убивая мясницким ножом"
Был я тогда пацаненком,
      и что было дальше – не помню
Помню лишь где-то в пустыне
      наше становье, шатры
Скот, подыхающий с голоду
      ропот усталых, озлобленных
"Кто Он? – спросил я тогда. –
      Для чего Он увел нас оттуда?
Что Ему надо от нас?"

1982

5.

Я – часовой на стене
      крепости иерихонской
У горизонта, вдали
      вижу я вражеский стан
Вижу несметное войско
      беспощадного Бога номадов
Знаю, что в городе были
      соглядатаи нашей земли
Знаю, что с ними якшалась
      грязная шлюха Раав
Знаю: падут эти стены
      перед воинством ихнего Бога
Знаю, что буду заколот
      в полдень священной резни

1982

6.

В год агрессии нашей
      мы истребляли мечами
Жителей этой земли,
данной в наследие нам
Господом нашим...
Ели мы их виноград...
      пили воду из ихних колодцев
Черен был облик земли,
      но остались в живых ее боги
И вот теперь по ночам
Ходят они среди нас
      безъязыкие, страшные боги
Ходят и смотрят на нас,
пристально смотрят на нас

1982

7.

В страхе вернули враги
      с золотыми дарами впридачу
Ящик священный – ковчег,
      генератор безмерного гнева
Бурно народ ликовал,
      со слезами молились левиты
Бегали мы, голодранцы,
      по местечку с восторженным криком:
"Бог воротился из плена
      в наши селенья, домой!"
Бегали с вестью счастливой
      и заспорили вдруг ненароком
Как в этом ящике малом
      помещается Он, Всемогущий
Море и землю держащий,
      необъятный, как небо над нами
Спорили мы и решили
      этой ночью прокрасться к ковчегу
Крышку открыть, заглянуть
      в обиталище Бога Живого
Нет, не проспал я тогда,
      просто сдрейфил, не вышел из дому
Мышью в постели дрожал,
      обмочился со страху, а утром
Люди нашли у ковчега
      трупы подростков, поверженных
Дланью, карающей мир

1983

8.

Вот и вернулись домой
      из восточного долгого плена
Мы – потомки Иакова,
      богоизбранный царственный род
Плакали мы, увидав
      в разорении наши жилища
Наши сады в запустеньи
      и в развалинах храм Соломонов
Был среди нас человек,
      называвший себя прозорливцем
Лидером рода, хранителем
      букв и рассказов священных
Гневно он нас укорял
      в отступленьи от норм стародавних
Звал к искупленью грехов,
      вербовал на ударную стройку
Нового дома Господня
Помню, из первых и я
      записался тогда добровольцем
Вкалывал год словно раб,
      а потом за усердье в прорабы
Произведен был пророком,
      программистом народного счастья
Помню то утро, когда
      привезли на подводах снабженцы
Кедров ливанских стволы
      для закладки в священные стены
Взяли мы их на ремни,
      но сорвался ремень и свалился
Кедр, изувечив меня
И вот с тех пор я – калека,
      попрошайка под стенами храма
Ввысь устремленного,
      в небо, к Господу наших молитв
Клянчу на хлеб каждодневный
      и пытаюсь понять безуспешно
В чем согрешил я тогда
      и за что был ушиблен Всевышним?
Чем не потрафил Ему?

1983

9.

"Громом Господь поразит
      всех мочащихся ночью в постели" –
Так говорил мне наставник,
      буквоучитель заслуженный
Школы служек при храме
И счастливые мальчики –
      львята законов синайских
Мазали грязью меня
      за мое непотребство ночное
Били, плевали в лицо
      и гогоча говорили:
"Выродок ты,
    сын моавитянки, полукровка"
О, как я плакал тогда,
      как молил Всемогущего Бога
Жизнь у меня отобрать,
      тихую смерть подарить
Горько я плакал тогда,
      и явился ко мне утешитель
Ангел железный с небес.
"Мальчик – сказал он, – не плачь,
      не ропщи и не жалуйся больше
Будет награда тебе,
      Божий дар за недетское горе
Станешь великим пророком,
      провозвестником жизни грядущей
Будешь прославлен как царь
      у народа надменных потомков
Авраама, раба моего.
Ну, а пока что хлебай
      с каждодневной похлебкой обиду
Боль и побои терпи,
      ведь ничто не дается задаром
Горе тебе – не за грех,
      горе – за будущий дар"

1984

ХАСИДИЗМ

Баал-шем-тов, твои ученики
        по жалостной земле,
                      по плачущей Волыни
В дырявых башмаках
      шли от корчмы к корчме
Чтоб грубым корчмарям,
      торгующим горилкой
И чтущим лунное талмуда серебро
Сказать об искорках
        простой и легкой веры
Уж виленский раввин строчил на них донос
И старцы хмурились в дремучей укоризне
Но сам Господь входил в зеленый гвалт берез
В вино сапожников, в живые буквы жизни

1982

ПИСЬМО К БРАТУ

Брат мой, брат мой любимый,
      я на свободе, а ты в застенке
Завтра ты будешь казнен
      за свидетельство о Распятом
Господе, Спасителе нашем
Брат мой, брат,
      ты меня презираешь, я знаю
Статуе кесаря
      я поклонился как Богу
Жертвой задобрил
      его некрещеную глыбу
Да, покривил я душой
      но ведь эти обряды – проформа
Все ведь знают,
      что кесарь не Бог
Брат мой, брат,
      оказался я слаб, но послушай
Всякий ли в силах, как ты,
      пострадать за Небесную Правду?
Выдержать пытки?
      Неужто Господь изваял
Нашу плоть для мучений?
Брат мой, брат мой,
      ты в нимбе багряном войдешь
В область воскресших,
      а я, недопущенный, сгину
Горько и страшно мне, брат,
      и вчера от тоски безответной
В горы ушел я,
      чтоб раненой птице подобно
Умереть одиноким
Долго бродил я в горах
      в одиночестве скорбном и вспомнил
Как в наш город недавно
      приходил проповедник лукавый
Александриец ученый.
      С каким говорил он презреньем
О погибших за веру!
      "Глупцы, – повторял он, – ослы
Подражали Христу,
      а Христос-то не мучился вовсе
В призрачном теле
      взошел он на дерево пытки
Боль не коснулась Его"
Помню, как ты, задрожав,
      закричал: "Уходи чужеземец
Еретик кривопутный, слуга сатаны,
                                        убирайся
Хуже язычника ты,
      лжеязычней хулителей наших
Нет тебе места средь нас"
Молча, плечами пожав,
      восвояси ушел проповедник
С гневом мы все, христиане,
      заклеймили его криворечье
Но вот вчера, проходя
      в смертной тоске,
              по тропе, над обрывом манящим
Вдруг я подумал:
      а что если прав чужестранец
Не страдал наш Спаситель,
        и вся наша вера напрасна?

1984

ПОЕЗДКА К БРАТУ В ПСИХБОЛЬНИЦУ

Было безумие, было безумие, было
Взгляд безмысленный брата
      сквозь меня, сквозь больничную толщу
Взгляд через толщу, наскрозь
      через стены, в Ничто нежилое
Скважина... в разуме гвоздь...
      хрупкий разум гвоздящие звуки
(Где-то кузнец в звукокузне
      словно гвозди кует эти звуки:
Скважина... сквозь... и наскрозь)
Было безмолвие... белая молния... было...
Молния белого сквозь
      пласт обихода пронзя
Копие мировое
      пронзя острием разуменье
Нынче Пасха Господня –
      ты помнишь об этом, мой милый?
Воскресенье Христово –
      ты помнишь об этом, ты помнишь,
Как ходили к заутрене
      в храм многолюдный, а после
Шли к друзьям православным,
      садились за праздничный стол
Ели кулич освященный?
      Неужто не помнишь, припомни
Не отвечает... забыл.
Бука... пустой полузверь
      в полосатой больничной одеже
Что же нам делать теперь,
      и зачем ты обрушился, Боже
Мощью своей на него?
"Слишком крепко он верил, –
      сказал атеист-психиатр, –
Слишком рьяно молился,
      в церквях ошиваясь подолгу
Причащался, постился,
      на клиросе пел. Ну а толку?
Бог ему не помог,
      но не боги, а вы виноваты
Проморгали психоз,
      завихренья наитием свыше
Называя облыжно,
      и вот результат заблужденья"
"А быть может, он счастлив, –
      сказал санитар отделенья, –
Счастлив в мире недужном,
      и нашему миру не нужно
Претендовать на него"
Увели пациента,
      окончилось время свиданий
Я ушел из больницы,
      дул ветер дурной над Россией
Где-то пьяный народ
      загорланил зазорную песню
Нынче Пасха Господня –
      кто помнит об этом сегодня?
Разве что мусорщик тот,
      что в троллейбусе лез целоваться
Троекратно, с таким же ханыгой, как сам
Ветер выл непогожий
      в тот день, когда Божьи сыны
К Богу пришли,
      и пришел Отрицающий с ними
И сказал Отрицающий:
      "Знаю раба Твоего
Скотовладельца счастливого –
      не за мзду ли он любит Тебя?
Испытай его, Боже,
      хворобой сгуби его стадо
Сокруши его ребра
      и вызови язвы на коже
Только разум не тронь,
      ибо что за резон Миродержцу
Пререкаться с безумным"

* * *

И этот человек, что стал теперь
Вином несладким, хлебом со слезами
И этот человек, что стал – живая дверь
В иную жизнь. Неужто рядом с нами
Он некогда ходил у этих тихих вод
По гальке босиком и научал народ
Невнятно говоря, глядел куда-то вбок
Слова с трудом, с трудом, как неуч выбирая
Неужто он теперь – тропа к деревьям Рая
И наш духовный хлеб, и в море жизни – челн

1982

СОМНЕНИЯ ВОЛХВА


                                 Е.Пудовкиной

Нет, ни за что не поеду
      и россказням вашим не верю
Что за младенец грядущий?
                                  Стар я уже и устал
Трудно без помощи слуг
      нынче мне сесть на верблюда
Знаю: в гостиницах грязь,
    на дорогах – разбойники, воры
Нет, не поеду, увольте.
      Впрочем, в каком это месте?
Ах, в Вифлееме. Не слышал
То-то, должно быть, клоповник
                                            и глухомань
Не поеду.
Впрочем, звезда, говорите,
                новая вдруг появилась
На небосклоне горит...
Может быть, знаменье вправду?
                Может, слухи не так уж нелепы?
Может, поехать?..
                            Эй, слуги,
Где мой любимый верблюд!

1981