|
Авторы | Проекты | Страница дежурного редактора | Сетевые издания | Литературные блоги | Архив |
|
||||||
|
Стихи Снимок не попавший в проявительОблако не навсегда Свет какой-то из ничего Из камеры.обскуры Спроси у лесников 04.12.2009 Даль, блеснувшая копьем О мёде и воске Рассеянная масса Признаки тихого наводнения 12.07.2004 За красными воротами Стихи 1997-1999 гг. В метре от нас. Книга стихов Указатель имен Книга стихов О стихах ДВЕРИ В БУДУЩЕЕСквозь стену Вечное возвращение Черный ящик О читателе, теле и славе В рассеянном свете (о стихах Леонида Шваба) Тот же голос (о стихах Олега Юрьева) Минус тридцать по московскому времени. Литература за одним столом. Твердые правила. (предиcловие к книге О.Юрьева "Избранные стихи и хоры".) О Леониде Иоффе Стихи с комментариями |
|
|
|
Михаил АЙЗЕНБЕРГ О мёде и воске* * * Кто ж не знает, что в этих сотах мало мёда и много воска? Много паники в эпизодах. Холодок вдоль спинного мозга. Так с отчаяньем входят в долю. Это наш договор вслепую: раздели, я всего не стою. Половина — бери любую. У меня ещё на примете непонятные буки, веди, внуки, дети, звезда над башней да хороший зверёк домашний, не известный на этом свете. * * * Облачный край, зачёсанный редким гребнем. Под горизонт — сияющая вода. Мы на неё не смотрим, ещё ослепнем. Дальше уходим, может, придём когда. Листья ольхи пучками на тонких нитях мелко шуршат, как ветхая чешуя. Кто-то бежит вдоль моря — и что он видит? Видит саманный дом, где живёт семья. * * * Раньше грома и ночного блеска, раньше ливня, хлынувшего прямо, распахнулась, закачалась рама, в комнату шагнула занавеска, открывая бледные на белом виды оробевшего подлеска, грифелем осыпанные, мелом. Все они остались невредимы, в слепнущем зрачке соединяя несоединимые картины: тёмная — подробная — цветная. * * * Темнота, заполнившая разом обод изумлённого зрачка, силится пугать последним часом и не уступает новичка. Облако, закрывшее луну. Шире круг, а темнота просторней. Корни страха, зрительные корни трогают слепую глубину. 1953 На портретах двойной упырь. Острый запах — карбид и сера. Воздух серый от стёртых в пыль поколений. Пыль ещё не осела. Как она провоняла вся та держава. Карбидом и “беломором” мёртвый дух как будто берут измором. Мне пять лет, мне ещё нельзя. Я не знаю, куда расти. Мой состав приготовлен, — то есть под парами стоит, готовясь нас до места не довезти. * * * А кто случайно снегом не засыпан, ледовой не затянут полыньёй, оправданы позорным плебисцитом, в себя народной приняты семьёй. Пока живут, себя перемеряя — перемножая и опять деля, под ноги правда катится сырая, как свежая могильная земля. Как будто больше нет суда над нами, или глаза не поднимаем мы. Шатаются разносчики чумы из дома в дом, между двумя домами. * * * Что касается младших, в которых небывалый открылся запал, первый тлел как подмоченный порох, а потом перетлел и пропал. Перепутавший правое с левым, тёмный к ночи, с утра никакой. Но вода, отдающая тленом, почему-то всегда под рукой. Заточенье в насиженных гнёздах. Беготня из подъезда в подъезд. Но потрескивал искрами воздух по краям этих гнёзд, этих мест. Там дымок поднимался запретный, самый свежий прохватывал страх, ясной злобы цветок незаметный распускался на винных парах. Я глядел, как его безвозвратно забирает похмельная дрожь, и себя уговаривал: ладно, может, завтра ещё подрастёшь. Он подрос, и к нему не добраться. Так и буду его до конца вспоминать, как пропавшего братца, на подломанных крыльях птенца. * * * Вот новый, кажется, урок: московский юный говорок, ни от кого не ждущий вдруг какого-то урона — ни выстрела, ни грома. Но чем кормить его с руки и не вложить отравы, когда мы для своих детей как двери, снятые с петель, как выбитые рамы. * * * …в американских штатах. А мы внештатно — комьями с лета, хлопьями света мы ляжем под ноги, чтобы тебя нежданно не укатали Гранатовые Холмы. Лесом густым станем тебе в подмогу. Пасмурным днём пойдём за тобою вслед и обратимся к их непростому богу, чтоб перевёл тебя через море бед. Есть ещё за кого мне броситься оземь, если занос опасен и снег глубок. Ты не гони, а мы за тебя попросим. Мы тебя просим: смилуйся, добрый бог. Озеро 13* Снег бежит через дорогу, как невидимый зверёк. Слюдяные наволочки смяты. А по озеру 13 ходят вдоль и поперёк белоснежные рубахи, снежные халаты. Разгоняются кругами, льда касаются едва — катятся отчаянные взмахи. Снег дымится — белые рубахи поднимают, завивают рукава. * * * Рим сам в себе блуждает как в лесу, не подпуская к памяти разлому, и времени бегущую лозу он, сохраняя, вяжет, как солому. Стоит оградой римская стена, пятнистая, поросшая коростой. И зрительная помнит глубина весёлый свет на кладке медоносной, на вырубках, застроенных давно. Между стволов поваленных плутая, Рим поднялся, как лестница крутая, и опустился на глазное дно. * * * Не гора, где жило столько, что сама земля телесна, не курганная надстройка. Что здесь будет, неизвестно. Не печальные изъяны засыпающего мозга. Не одни рубцы да ямы. Есть несжатая полоска! Не случайность, а возможность между признаков бескостных, что теряет осторожность и цепляется за воздух. * * * Кажется, оба своих полушария люди устали стеречь. Топот и цокот, да конское ржание — вот тебе новая речь. К нам из окраины речь незнакомая катится в звоне подков. Вроде как спешилась первая конная армия всех языков. Кто-то любимого города хватится — на площадях ипподром. Топот, когда он до неба докатится, то обращается в гром. И среди сора да конского волоса, туго набившего слух, что это шум возвышает до голоса — крика в руках повитух? * * * Что скребётся? Кто стучится? Дни и ночи напролёт не умеет отлучиться. Кто там в черепе живёт? Мы не знали, что живые там запаяны часы — ходики сторожевые приграничной полосы. Сколько времени? Как будто остается полчаса и ещё одна минута. Вьётся в черепе оса. Отогнать её не в силах, я живу себе назло. В гнёздах прячется осиных только старое тепло. Тонкий пепел слой за слоем оседает на кости. Мы слова губами ловим. Память бедная, прости! * * * Никакой не воробей. И кому ты, для кого ты тянешь ясные длинноты, мелких полные дробей? Хвостик маленький оранжев. Ты не дятел, я не Дидель. Кто вы, сударь? Надо раньше б заглянуть в определитель. Там в кустах твоя смешная голова передвижная. В голове передвижной золотой туман сплошной. * * * Подбирается лисой, заливаясь нежной краской, с обаятельной ленцой, с обязательной оглаской. Я здесь точно ни при чём, у меня есть право вето. Но затронуто плечом и коленкою задето — дело ясное, гляди. Только выводы громоздки здесь, на шёлковом пути, на атласном перекрёстке. * * * Мхи серебряные хрупки, и откуда принесли серой, крапчатой земли исполинские скорлупки в прохудившемся гнезде чайки, вороны, голубки и сороки на хвосте? Пейзаж Вот и губерния снова пошла писать, острой косой лёгкую тень срезать по своему почину. Пишет во всю лощину и простофилей зовёт молодчину. Славная! Не подведи, губерния — чище, плотней пиши, перышком не спеши, тише да правомернее буковками пляши. * * * Вечером в воскресение небо — одно спасение — гаснущее колеблется. Звёздочка еле теплится. Вечером легче дышится. Звёздочка еле светится. Пусть за меня распишется, там за меня отметится. |