Ольга Кольцова
* * *
Узкоглазой иглой по горячему воску, по векам,
прочерти иероглиф, сломай кровяную печать,
пусть с прищуром ушко, поскреби по небесным сусекам;
полно, хватит фасетчатой ложью во рву докучать;
ветер в сердце войдет, шелестя по высоким ступеням,
где ватага крылатая в воздухе реет ночном,
отзовется душа, внемля ропоту, жалобам, пеням,
прозревая ответ в прихотливом нагаре свечном;
ни кола ни двора, ни покрышки во тьме баламутной,
только ветер доносит звезды остывающий свет,
и надрез в облаках наливается тяжестью ртутной, –
обожженный хрусталик, вместилище горьких примет.
* * *
крыльями сердце обнять – или так, непогода,
в черном стекле отражается свет ноября;
в черном стекле амальгамой, границей исхода
тени клубятся, реальность иную творя;
в черном стекле – видно, дерево голою веткой
каллиграфически, тушью выводит строку, –
память саднит, словно в детстве нашитою меткой,
справа ли, слева ли – вновь подставляя щеку, –
память саднит – ибо в этом апреле безлистом,
в этом дождливом апреле – под стать ноябрю, –
память пугает округу мальчишеским свистом, –
или друг друга скликают, завидев зарю, –
нет, этот звук – он тревожен, не пойман, не понят;
в било же бей, отраженьем ошибшись, флейтист, –
ты оглушен, здесь кого-то под трубы хоронят, –
ты заглушен, – но твоей партитуры не тронет
этот, в прожилках, в суглинок утоптанный лист.
* * *
И за голубым голубком
Розовый летит голубок...
Г. Иванов
…Нежный воздух на нежити густо замешан;
вслед за нею в апрельский прошествуй распад,
где во мгле – ни пшена, ни руки, ни скворешен,
где твой морок от светлого дня занавешен
тем покровом, что ныне сулит снегопад -
предвесенний, – но метою прошлого метя
(ведь под ним завихренья все той же судьбы)
в обветшалом, зачатом ли внове столетье
об одном лишь молю, Невечерний мой Свете,
я живая, и связки еще не слабы, –
я живая, и голос пока что не сорван;
я живу, и себе, и всему вопреки,
может, выживу, – ибо пока не оборван
слог, и крылья расправивший Ворон
не торопится к вскрывшейся дельте реки, -
об одном , об одном – сохрани и помилуй
тех, чья кровь, словно ливень, во мне шелестит;
тени прошлого, бывшего – этой ли силой,
или слабостью, битвой моей однокрылой, –
защитит – или пулей шальной просвистит…
* * *
вырви с корнем, ладони до крови сорви
только сердце в дымящейся тонет крови
только горечь не знает исхода
Ариаднина нить далеко завела
это крохи чужие с чужого стола
это птичья такая порода
постоялец пришлец с потемневшим лицом
сорванцом ли скворцом шутовским бубенцом
прозвенишь над судьбою рябою
но из тьмы лабиринта нахлынувший страх
настигает тебя в четырех зеркалах
что с тобой? только эхо с тобою…
* * *
Ангел, пламенем объятый,
тихо покидает город,
крылья в зареве заката,
небосвод закатом вспорот.
До звезды еще далеко,
до зеленого свеченья,
только птичий темный клекот
перед страхом превращенья,
перед первородной жутью
онемевшего рассвета,
перед лаконичной сутью
петушиного фальцета;
город замер, будто вымер
в перекличке колокольной,
снова nevermore иль immer
под звездою безглагольной;
только ветер тяжелеет
под пятой левиафана,
сумрак пламенем алеет
нереченного аркана;
он идет не обернувшись
темнокрылый, безымянный
не свернувши, не преткнувшись,
первозданный, первозванный...
Андрей Анпилов
* * *
На юге, наверно, уже абрикос
Расцвел над немирным аулом.
Апрель-железняк, поднебесный матрос,
Устал со своим караулом.
И поезд воскресный похмелье увез.
По полкам, буфетам и красным углам
Разъехались в гости подарки.
Зарос тишиною весенний бедлам,
И можно скрутить по цыгарке,
Сто лет, как никак, разломив пополам.
И слушать, за кухонным сидя столом,
Как хрипло, вольно и гортанно
Умерший индеец, качая крылом,
Поет о луне Тукумана.
И небо вплывает в оконный пролом.
24.04.06
Олег Панфил
* * *
кто этот мир обрёк на слом
авессалом, авессалом,
за то, что только этот сон
среди собак среди ослов
авессалом, авессалом,
водой беспамятства несло
среди кустов среди костров
среди сплошных камней отцов
за то, что рок мой старше слов
авессалом, авессалом,
я в мир другой сорвал засов -
там мог быть ты, авессалом,
авессалом,
а
в
е
с
с
а
л
о
м
м
м
м
м
м
Влад Поляковский
* * *
на медленной на берегу реки
где очи долу не додышат тростники
где частью пальцев чуть становится песок
и ритм сердца не дает остановиться
и высятся вот-вот его потоки
вот-вот от остановки далеки
пускай меня туда пока я здесь
пока я буду холодно и свеже
пока я вот еще не вышел весь
|